Джоанна Троллоп - Любовь без границ
— Может, вернемся вместе? — с нажимом спросила Джосс.
— Ну уж нет!
— Почему? Джеймс тебя, конечно, примет…
— Я не желаю возвращаться туда! Я наконец свободна! Ради этого все и затевалось. Я думала, ты понимаешь. Думала, что за месяц, пока мы были вместе и ты держалась иначе, так мирно и славно… я думала, что ты на моей стороне, что ты переняла мой взгляд на вещи…
— Нет, — перебила Джосс. — Я по-прежнему считаю, что ты спятила.
Вонзив ногти в ладони, Кейт приказала себе не доводить дело до ссоры.
— А ты бы осталась, будь у нас другое жилье? Которое тебе больше по нраву? Можем подыскать его вместе!
Сердце Джосс стеснилось. Она предвидела все, кроме уступчивости.
— Нет! — отрезала она, крепче вцепившись в спинку стула.
— Вот, значит, как? Единственное место в мире, где ты соизволила бы со мной ужиться, — это вилла Ричмонд? Даже при условии, что я там несчастлива?
— А я должна уживаться с тобой здесь, где несчастлива я? У меня есть такое же право выбора, как и у тебя.
— Нет, не такое же! Ты еще ребенок, — возразила Кейт без былой уверенности.
— Это мы уже проходили, — усмехнулась Джосс.
— Дело в Марке, да?
— Нет, не в Марке, — со вздохом ответила она.
— Он тебе не нравится, вот ты и…
— По-моему, это дрянь человек, но дело не в этом. Я уже объяснила причину.
Кейт снова поднялась, надломленная и несчастная, и это зрелище вызвало в Джосс волну раскаяния.
— Ты уходишь потому, что я недостаточно мать, чтобы ты могла чувствовать себя со мной как дома.
Джосс промолчала. Ей хотелось сказать что-нибудь теплое, ласковое, но любые слова прозвучали бы как извинение, а извинившись, она совершила бы роковую ошибку. Поставила бы точку на том, что затеяла. Опустив глаза на ковер, подделку под турецкий, она принялась считать лепестки у центрального цветка.
— Ах, Джосси… Джосси… — потерянно произнесла Кейт.
Девять лепестков, десять лепестков. Отчаянно хотелось попросить прощения за ненамеренную жестокость. Одиннадцать лепестков, двенадцать…
— Что такое есть у Джеймса, чего нет у меня?
Спасительный гнев, вспыхнув, бесследно выжег раскаяние. Джосс вскочила, перевернув стул.
— Он никого ни к чему не принуждает, ясно?! Он даже ни о чем не просит! Ни меня не просил и, между прочим, ни тебя!!!
С этим она выбежала из комнаты и по неосвещенной лестнице бросилась к выходу на улицу. Из-за прикрытой двери в заднюю часть дома несся рев последней фаворитки мистера Уинтропа, Пегги Ли: «Куда подевались златые денечки, куда подевались цветы и вино?» Открыв дверь, Джосс мстительно захлопнула ее за собой с такой силой, что Пегги Л и подавилась словами, а мистер Уинтроп выполз из своей берлоги и, задрав голову, начал осыпать Кейт проклятиями.
Джосс совсем упустила из виду Хью. Заплатив таксисту и свалив вещи в кучу у двери виллы Ричмонд (любимое одеяло на самом верху), она позвонила, ни минуты не сомневаясь, что откроет Джеймс, а она, выпалив: «А вот и я»! — будет ждать его решения. Однако за дверью оказался Хью в голубой рубашке и белых джинсах. Переполненная отвращением, Джосс подумала, что Джеймс никогда, ни за что не надел бы белые джинсы — только не белые в таком-то возрасте.
— Боже правый! — воскликнул Хью вместо приветствия.
— А вот и я… — промямлила Джосс.
— Вижу, вижу. Кейт знает?
— Она дала денег на такси.
— Ну и ну! Она тебя вытурила?
— Ничего подобного! — запротестовала Джосс, начиная злиться. — Наоборот, она меня уговаривала не уезжать. Но я хотела, и вот я здесь.
— Раз приехала, заходи. — Хью потянулся за ближайшей сумкой.
— Я здесь живу! — яростно отчеканила она.
— Да? Я думал, ты просто заглянула.
— А вот что здесь делаешь ты?!
— Господи Боже! — поежился Хью. — Такие разборки не для меня.
Схватив в охапку одеяло, Джосс прошествовала мимо него в холл.
— Где Джеймс?
— Его нет.
— А дядя Леонард?
— В саду, распивает чаи с Беатрис. Они…
Не слушая, Джосс отшвырнула одеяло и бегом бросилась через холл на кухню, к дверям в сад. Мисс Бачелор и дядя Леонард сидели в белых пластиковых креслицах за столом, накрытым под развесистой ивой, причем он был еще и в панаме с черной лентой и полопавшимися полями.
— Я вернулась! Вернулась! — закричала Джосс на бегу.
Двое под ивой синхронно повернулись.
— Вот уж в самом деле чертовски неприятный сюрприз, — сказал Леонард, воздевая узловатые, в пятнах, руки.
Джосс плюхнулась в траву у их ног, шумно дыша и улыбаясь во весь рот.
— Привет! Да, а почему этот еще здесь?
— Хью? Сам себя об этом все время спрашиваю. Надоел хуже некуда!
— Джозефина, я надеюсь, этот визит одобрен твоей матерью?
— Скажите лучше, где Джеймс.
— Девчонка, ты выглядишь еще хуже, чем обычно! Ну вот скажи, зачем тебя принесло? Без тебя тут была тишь да благодать.
— Джеймс, Джозефина, отправился на выставку современной живописи. С миссис Ачесон.
— С Блуи, — поправил Леонард.
— У меня язык не поворачивается произнести это странное имя.
— Зато у нее аккуратная маленькая попка, не то что у некоторых.
— Леонард!
— Я честно пыталась там прижиться, — сказала Джосс, вклиниваясь в эту перепалку, от которой веяло домом. — Но не могла. Не из-за мамы, просто там… — Она помолчала, подбирая слова. — Это все было сплошное притворство. Игра в дочки-матери.
— Умница! — просияла Беатрис. — Нам всем тебя ужасно недоставало.
— А вот и не всем! — сварливо возразил Леонард.
— Я тоже не очень-то по тебе скучала, — парировала Джосс.
— Тогда зачем притащилась?
— Здесь нет мистера Уинтропа.
— Это еще кто такой?
— Домовладелец. От него смердит. — Джосс ехидно ухмыльнулась. — Почти так же сильно, как от тебя.
— Нахалка!
— А почему Джеймс ходит по выставкам с Блуи? Она же замужем.
— Она очень добра ко всем нам, — ответила Беатрис, переглянувшись с Леонардом, — и на редкость хорошо подкована как домохозяйка.
— Ну, раз так… — Джосс поднялась и потянулась. — В какой он комнате, этот?.. Надеюсь, не в моей?
— Хью? О нет! Миссис Ченг грудью защищала твою обитель.
— Пойду заброшу вещи, позвоню Гарту и Энжи… короче, займусь делом.
Она пошла к дому, провожаемая любящими взглядами.
— Милый ребенок! — прочувствованно сказала Беатрис.
— Ты это прекрати! — сразу вскинулся Леонард. — Если вздумаешь рассопливиться, я плюну тебе в чай.
Сидя в гостиной, Джулия в десятый раз перечитывала письмо Хью. Оно было не из тех, что внушают надежду, — полное упреков, тонко замаскированных под самобичевание. Он и писал-то лишь потому, что она его, видите ли, вынудила, заявив, что ей нужно нечто более существенное, более материальное, чем телефонные разговоры, оставляющие по себе лишь разочарование и пустоту. Не то чтобы она не говорила этого, но никак не ждала подобного поворота.
