Сердце Гудвина - Ида Мартин
Почему Ершов так старался держать дверь закрытой, не позволяя мне заглянуть в ломбард? Что я могла там увидеть? Отчего так спешно все переигралось, хотя он сам настаивал на встрече? А в итоге еще и пропал. Ершов, конечно, имел склонность к странным поступкам, но подобная выходка совершенно не походила на его обычные приколы.
Из школы вышел обессиленный и хмурый Шалаев.
– Ну все! Похоже, математику я завалил, – пожаловался он.
– Слушай, Веня, – Ксюша подхватила его под локоть, – ты всегда ноешь, а потом получаешь пятерки.
Он улыбнулся.
– Вы, может, не знаете, но я поступал в маткласс. У меня в старой школе по математике всегда пятерки были, я даже лучше Рощина учился, но здесь тест завалил и с тех пор предпочитаю настраиваться на возможность отрицательного результата. Так проще пережить проигрыш.
– Ты учился с Тимом в одном классе? – удивилась я.
– Ну да.
– Я не знала.
– А чего афишировать? Мы никогда не дружили.
– Очень интересно. И Катю его ты знал?
– Какую Катю? – Веня насторожился.
– Катя, с которой он встречался.
– Катя из нашей школы? Ты уверена?
– Уверена. Может, не в вашем, а в параллельном классе?
– Не знаю никакой Кати! – Веня развел руками. – Тим встречался с десятком девчонок, но Катю не помню.
– Как? – Я опешила. – У них же безумная любовь была с шестого класса.
Веня озадаченно почесал в затылке.
– Это он тебе рассказал?
– Ну да.
– Даже не знаю, что сказать.
– Может, ты просто забыл? – вмешалась Ксюша.
– Может, и забыл, – Шалаев попробовал отыграть назад. – Два года прошло. Вы сейчас куда? Давайте посидим где-нибудь? Мне срочно нужен кофе.
– Мы с Ромкой договорились встретиться в «Сто пятьсот», – сказала Ксюша. – Хочешь с нами?
– Хочу, – радостно согласился Веня, – и сандвич с ветчиной хочу, и ролл с тунцом. Черт, кажется, я очень сильно проголодался.
Мы дошли до автобусной остановки и сели в автобус. Веня с Ксюшей беззаботно болтали, а я снова пыталась переварить новую информацию. Что же это такое? Получается, Рощин меня обманул? Но зачем? Какой смысл выдумывать несуществующую Катю и историю с ее болезнью? Или Веня все-таки забыл? Ему и сейчас, кроме себя любимого, ни до кого нет дела, наверняка так было всегда.
– Пожалуй, я все-таки схожу к Ершову, – сказала я Ксюше, когда мы вышли на остановке между «Сто пятьсот» и подземным переходом, ведущим на другую сторону шоссе. – Вы идите, а я попозже подойду.
– Если хочешь, я могу пойти с тобой, – нехотя предложила она.
– Не нужно. Я туда и обратно.
– Ага, знаю я тебя. Зависнешь с ним…
– Постараюсь не зависнуть! – Быстро чмокнув ее в щеку, я побежала к переходу, а ребята двинулись в сторону кафе.
Дорожная пыль, подхваченная сухим летним ветром, блестела в воздухе, стайка припаркованных возле почты электросамокатов переливалась разноцветными огоньками и издавала нежный перезвон, даже обыкновенный след самолета в небе казался хорошим знаком. Мир подбадривал меня и сообщал, что я все делаю правильно.
Я уже ступила на лестницу перехода, когда из дворов услышала звонкий девчоночий смех. Лена Колпакова и Ника Сазанова вышли со стороны нашей школы и повернули на пешеходную аллею, идущую вдоль шоссе. Несколько секунд я колебалась, но другого шанса могло не представиться.
– Эй, – окликнула я их.
Обе одновременно обернулись и остановились. Я подошла. У Ники на губе красовалась подсохшая ссадина, у Лены – еще воспаленная, но густо замазанная тоналкой царапина на щеке.
– Чего тебе? – буркнула Лена, стараясь не смотреть мне в глаза.
– У вас мой телефон?
– Нет, – ответила Ника, – его Аксенов забрал.
– Честно?
Презрительно фыркнув, девчонки развернулись и почесали дальше. Догонять я не стала. Вероятность того, что они сказали правду, пятьдесят на пятьдесят. Однако это было все же лучше, чем ничего. До дома математика быстрым шагом по прямой около пяти минут. Я прикинула, что, забежав к нему, потеряю совсем немного времени, в любом случае Ксюша с Ромой просидят в кафе не меньше часа. Ивана Сергеевича, конечно, могло не оказаться дома, ведь все учителя направлены наблюдателями по разным школам, но я все же решила рискнуть.
Глава 40
Пока я бежала до автошколы ничто меня не останавливало. Не было ни дурного предчувствия, ни знаков, ни тревожности, ассоциирующейся в последние дни с именем Ивана Сергеевича. Я не спотыкалась, не ломала каблук, и черные вороны надо мной не кружили. И хотя блестящая пыль в тени дворовой зелени померкла, небо по-прежнему оставалось идеально чистым. Однако, стоило свернуть к девятиэтажке, оказалось, что дорожка перекрыта красными заградительными лентами и завалена огромными спиленными ветками. Рабочие, забравшись на разросшиеся кроны тополей, наводили сезонный порядок. Пришлось идти в обход, через палисадник между двумя хрущевками, чьи подъезды располагались по разные стороны и проход между ними превратился в поросшую кустами и деревьями зону для выгула собак. На балконе второго этажа одной из пятиэтажек молодая женщина громко ругалась с кем-то по телефону. Ее речь состояла в основном из матерных слов в адрес собеседника. Я торопливо пробиралась между кустов, и меня не покидало ощущение, будто она обращается ко мне.
Но до тех пор, пока я не подошла к подъезду Ивана Сергеевича, желания повернуть назад не возникло ни разу, и только когда я заметила, что знаменитая надпись «Ночью дружбой не займешься», украшавшая долгие годы стену, яростно замалевана черным маркером, неожиданно испытала болезненный укол. То был знак предостережения, и я не могла его не заметить. Впрочем, с этим уже стоило смириться. Я придаю слишком большое значение тому, что является частью обыденной жизни, и мне просто не хватает эндорфинов и отдыха.
Мои приступы паники – сущая глупость, не означающая ровным счетом ничего, кроме проблем со здоровьем. И какие бы теории ни придумывал Ершов, как бы ни старалась поддержать меня Ксюша, они лишь дружески оправдывали мое чудаковатое поведение. Даже Фламинго оказался совершенно не тем, за кого я его принимала.
«Когда в мире узнают, что прекрасное – прекрасно, тотчас появляется уродство.
Когда в мире узнают, что доброе – добро, появляется зло».
Когда живешь в полном благополучии и комфорте, когда тебе нравится твоя жизнь и не хочется ничего менять, очень страшно вдруг осознать, что все это может однажды закончиться, так страшно, что пугаешься даже собственной тени.
Малышами мы читаем или смотрим сказки и боимся злодеев, потому что бояться ужасного естественно. Однако осознание собственной смертности – это тебе не задачка про маршрутку. Одно дело знать и совсем другое – понять.
Мой разум твердил, что, раз уж я пришла, то должна хотя бы попробовать вернуть телефон, но я застыла перед подъездной дверью, как вампир, не смеющий войти в дом без приглашения.
– Серова?
Вздрогнув, я обернулась. На Иване Сергеевиче была белая рубашка и брюки от костюма, а пиджак перекинут через руку.
– Ты ко мне? – Он был явно не в духе.
– Девочки сказали, что у вас мой телефон.
Его взмокшее от жары лицо покрылось красными пятнами, тонкие губы плотно сжались. Потребовалось несколько секунд, пока он не выдавил недовольно:
– Я и забыл. Идем! – Иван Сергеевич прислонил магнитный ключ к двери, и она, открываясь, запищала.
– Если вам неудобно, я могу в другое время зайти.
– Удобно. Именно сейчас и удобно. – Он подтолкнул меня в спину. – Я как раз хотел с тобой поговорить.
В квартире у него, сохраняя прохладу, царил полумрак. Заперев за мной дверь, Иван Сергеевич, не разуваясь, быстро прошел в комнату и позвал меня.
– Садись, – показал на черное офисное кресло на колесиках за большим письменным столом.
– Простите, я не могу задерживаться, меня ребята ждут, – попыталась отказаться я.
– Ничего страшного. Подождут.
Голос математика звучал резко, словно он злился на меня, и от этого мне стало не по себе.
– Ты встречаешься с Ершовым?
– Ну да.
– Тогда тебе будет интересно послушать. – Он снова махнул в сторону кресла.
Пришлось сесть.
– С ним что-то случилось? – Временно стихшее беспокойство снова дало о себе знать.
– Случилось, – Иван Сергеевич открыл стеклянную дверцу серванта и достал оттуда бутылку коньяка. Откупорил тугую пробку и, сделав несколько больших глотков прямо из горлышка, шумно выдохнул. – Но, надеюсь, теперь обойдется.
– Объясните, пожалуйста, в чем дело.
– Иннокентий сегодня не смог попасть на экзамен – его заперли в ломбарде. Если бы я
