Империя ненависти (ЛП) - Кент Рина

Николь смеется, и я не могу насытиться этим звуком. От его беззаботности.

Тот факт, что она светится сквозь боль, делает ее еще более особенной.

Я бы продал обе свои почки, если бы это означало, что я буду видеть ее смех чаще.

Поэтому я стараюсь сохранить его на ее лице, пока мы идем по этой гребаной тропинке, дважды, пока я держу ее за руку. Потому что к черту, я буду сопливым, если это будет с ней.

Как только мы садимся на скамейку, она проводит пальцем по заживающей ране на моем виске, ее брови сходятся вместе.

— Болит?

— Не очень, но я серьезно беспокоюсь о том, что останется шрам. Мой статус модели на обложке журнала под угрозой.

Она смеется.

— Это их потеря. Кроме того, шрамы украшают.

— Как это?

— Мы люди, мы не должны быть идеальными.

— Разве ты не философ?

Она опирается на обе ладони и смотрит на небо, такое же дерьмовое и облачное, как это, я бы хотел быть этим небом прямо сейчас.

— Я просто научилась ценить вещи и стирать другие.

— Было трудно?

— Иногда. Но я не позволяла себе опускать руки.

Она улыбается, и я хочу спрятать эту улыбку у себя в груди. Еще лучше, если бы я был рядом все эти годы, когда она боролась в одиночку.

Я бы не хотел, чтобы мой член диктовал мне мои действия и чувства.

— Мне нужно проверить Джея. — Николь роется в сумке. — Уф, не могу найти эту штуку. Можешь позвонить мне?

Я бы предпочёл не звонить. Мне слишком нравится спокойствие этого момента, чтобы разрушать его, но я все равно это делаю.

Она достает его и вздыхает.

— Нашла.

Я останавливаюсь на имени, под которым она меня сохранила, и выхватываю у нее телефон.

— Вы называете своего босса Чертовым Идиотом, мисс Адлер?

По ее щекам и шее разливается румянец.

— Все ассистенты так делают.

— Когда это началось?

— Когда нам было по восемнадцать.

— Так не пойдет.

Я говорю ей разблокировать телефон, затем меняю имя на «Дэниел» в окружении двух сердечек. Затем делаю селфи, целуя ее губы, и ставлю его в качестве фотографии.

Николь называет меня глупым, но улыбается, как безнадежный романтик, которым она и является.

Мы проводим еще немного времени в парке, прежде чем она настаивает на том, чтобы мы купили продукты.

— Ты же знаешь, что у меня есть персонал, который следит за запасами в холодильнике, верно?

Я толкаю тележку, пока она бросает в нее всевозможные вещи.

— У них случится мини-инсульт, и они будут называть тебя американизированной за твоей спиной, потягивая свой чай Эрл Грей.

Она улыбается мне через плечо.

— Я буду пить с ними. Я люблю чай.

— Поздравляю, что ты одна из многих британцев, которые потребляют его в нездоровых количествах.

— Это не так. Ты предпочитаешь кофе.

— Именно поэтому мои сотрудники за спиной называют меня американизированным Стерлингом. Так что мы с тобой приятели. Еще раз поздравляю.

Она смотрит на меня, сжимая пакет с чем-то зеленым, плавающим в жидкости, похожей на сопли. Пожалуйста, скажите мне, что она просто проверяет это из любопытства, а не собирается на самом деле взять.

— Твои сотрудники оставались в особняке все эти годы?

— Все одиннадцать Рождеств без единого подарка от тебя.

— Но почему?

— Они прилагаются вместе с особняком.

— Но они же люди.

— Крайне раздражающие, с чувством преданности, напоминающим вторую руку самурая. Ну, знаешь, та, которая добивает их после того, как они сами себя выпотрошат. В моем случае, если я решу уйти, они отравят мой кофе.

— Почему?

— Они ненавидят эту дрянь. Насколько я слышал, считается кощунством предпочесть его чаю.

— Нет, я имею в виду, почему ты их оставишь?

— Я не оставлю. Технически они были уволены одиннадцать лет назад, но они более упрямы, чем мое отношение «мне все равно».

— Кто им платит?

— Мой брат, через принадлежащие мне акции. Он управлял всем этим делом и, вероятно, подкупил их китайским чаем высшего сорта, чтобы они были занозой в моем боку.

— Им, наверное, было так одиноко, обслуживать особняк без хозяина.

— Эй? Ты пропустила ту часть, где они пьют чай, сплетничая о нас?

— Ты исчез на одиннадцать лет, а потом неожиданно вернулся. Ты должен быть благодарен, что они вообще приняли тебя.

— Там было ключевое слово, которое ты пропустила. Это мой особняк.

— В котором они жили больше, чем ты. Это такая красивая собственность, но ты оставил ее без оглядки.

— Я не особенно привязываюсь к местам.

— Я это заметила. — ее тон смягчается. — Могу поспорить, что ты даже не считаешь свой пентхаус домом.

— Это просто дом.

— Тогда где твой дом, Дэниел?

Прямо передо мной.

Подождите. Что?

О чем, блядь, вообще эта мысль? Я не просто думал о Николь как о своем доме.

Я просто не думал.

— Нигде, — ворчу я, крепче сжимая тележку.

— Это просто грустно, — говорит она с отстраненным взглядом в глазах, а затем быстро трезвеет. — В любом случае, я должна рассчитать твоих сотрудников для ужина.

— Ты же не готовишь для отпрыска Мэри Поппинс, Персик.

— Да, готовлю.

Она бросает сопливую штуковину в корзину.

И я надеюсь, что они подавятся.

***

Николь не шутила, когда сказала, что пересчитала их. Швейцар, повар, горничная, дворецкий и садовник. Все пять снобистских чайных монстров.

Мне пришлось перенести свой минет больше раз, чем я мог сосчитать, а потом я стал помогать ей на кухне несмотря на то, что от запаха мне хотелось блевать на все оборудование из нержавеющей стали.

Она сказала мне, что справится с этим с помощью повара, но мне оставалось либо занять себя, либо нагнуть ее и трахнуть так, что мой персонал будет десятилетиями рассказывать о чае.

При этом случайно травмируя их.

Николь даже подает им еду на кухне и велит мне помочь ей накрыть обеденный стол на четверых.

Я, она, Джей, и я предполагаю, что она пригласила дядю Генри на ужин, чтобы провести с ним как можно больше времени перед возвращением в Нью-Йорк.

Двойной удар.

Но я не могу этого допустить, если хочу нормально функционировать во время проклятого ужина.

Поэтому, когда она говорит, что пойдет переоденется и вернется, я следую за ней, как профессиональный сталкер.

Я прохожу мимо персонала, который восхищается ее едой с благоговением, которое, должно быть, вызывает у них отвращение в глубине души.

Вот так, чайные монстры, будьте впечатлены.

Звук душа доносится до меня, как только я ступаю в нашу комнату. Она не пошла в отведенную ей комнату для гостей, а пришла в ту, в которую я отвел ее в ту первую ночь.

Если бы Астрид не использовала свою карту жуткой/королевы драмы, я бы оставался с Николь в постели два дня подряд, придумывая креативные способы заставить ее кончить.

Теперь мне нужно ходить на цыпочках в своем собственном доме.

Я скидываю одежду, беру маленький предмет, который купил раньше, когда она не смотрела, и иду в ванную.

Пар проникает в пространство настолько, что создает вокруг Николь мистическую дымоподобную ауру.

И эта загадка не ускользает от меня. Сейчас она как дым, я могу прикоснуться к нему, но в конце концов он исчезнет.

Как и раньше.

Я прогоняю эти ядовитые мысли из головы и провожаю взглядом ее изящные изгибы, гладкую талию и персиковую попку.

Она стоит лицом к стене, откинув голову назад и позволяя воде стекать по ней каскадом. И я почти уверен, что поймал в ловушку ангела, которого не собираюсь никогда отпускать.

Я скольжу за ней и хватаю ее за подбородок, откинутый назад. Она вздрагивает, и я не могу удержаться, чтобы не засунуть палец ей в рот.

Она сосет его, оживляя мой член с каждым движением губ.

— О том минете, Персик. — я хватаю ее за задницу и сжимаю, пока она не застонет. — Я перехожу к траху в душе. И под этим я подразумеваю твою киску, а затем задницу.