Янина Логвин - Гордая птичка Воробышек
– Лучше, – отрезаю я и наконец оставляю когда-то бывшую мне близкой девушку с тем, кого она по праву заслужила.
Отгремел фейерверк – далекий и высокий. Запущенный в небо из дальнего конца сада, чтобы не вспугнуть лошадей, но от этого не менее красочный. Я застаю еще несколько сверкающих вспышек, разлетевшихся под небесами звездными искрами, и смотрю на них, сунув руки в карманы, подойдя к девчонке, но так и не обняв ее. Иркины слова о неверии дробью засели в голове, и я не знаю, как правильно подступиться к воробышку и что сказать.
– Люков, ты совсем замерз в одной рубашке. Пойдем отсюда, – отзывается птичка первой, разворачивается и подходит к официанту. Вернув чашку и плед, благодарит парня улыбкой. – Спасибо, чай был очень вкусный и горячий. Еще раз с Новым годом вас!
Она не смотрит мне в глаза, просто выходит за двери и ждет, рассматривая гостей, когда я присоединюсь к ней.
– Это просто разговор, Воробышек, ничего больше, – не знаю почему, но я вдруг считаю нужным сказать, и она согласно кивает:
– Я понимаю.
Между нами мелькает чей-то силуэт, еще один… Какой-то важный тип, мимоходом, перебросившись веселой фразой с отцом, дружески пожимает мое предплечье…
– Воробышек…
– Илья, – вот теперь она поднимает на меня глаза, смотрит мягко и спокойно, – все хорошо, правда. Вы взрослые люди, не надо ничего объяснять. Пусть я гостья в доме твоего отца, но сам ты мне ничего не должен. Если хочешь, если тебе, возможно, нужно с кем-то поговорить, я просто подожду в гостиной, ты вовсе не обязан находиться возле меня неотлучно. Кажется, я видела там небольшую библиотеку, да и теплый камин, и гости не дадут скучать. Или, может, – она обхватывает себя руками за плечи и неловко отворачивает лицо, – мне лучше вызвать такси? Как думаешь, твой отец не обидится, если я уеду? Ты можешь остаться, конечно…
Я не понимаю, что творится с воробышком, но чувствую, что чем-то задел девчонку. Но ведь не глупым же разговором с Иркой? Балконные двери распахнуты настежь, гости расходятся и делятся впечатлениями, и в ответ на уже январский сквозняк, по оголенной коже птички пробегает колючий озноб.
Не знаю, что о нас думает полусонный официант, сгребающий с балкона напитки, но я вновь отбираю у него плед и возвращаю девчонке на плечи.
– Воробышек, если тебе неуютно или ты устала, мы уедем отсюда прямо сейчас. Незачем вызывать такси и мне оставаться здесь незачем. Я все сказал, кому хотел, и не намерен отпускать тебя в ночь одну, даже если ты очень этого хочешь. Тем более на такси.
Я говорю это тихо, но достаточно уверенно, чтобы девчонка не усомнилась в моем желании быть рядом и не отпускать ее. Она удивленно вскидывает ресницы и поднимает голову. Тянется ко мне взглядом, словно пробуя на ощупь, позволяя впитывать его в себя, и я с облегчением замечаю, как из ее глаз исчезает задернувшая было яркую серую глубину хмурь.
– Так! Что у нас тут за размолвка, а, молодые люди? Непорядок! Женечка, что я слышу? Куда это ты собралась в ночь глядя? Тебе что, не нравится праздник?
Босс. Возникает возле нас, как черт из табакерки. Еще минутой раньше стоит спиной, в компании помощника и младших партнеров, а уже через секунду беспардонно вклинивается в разговор, собственническим жестом притягивая воробышка к себе и обнимая за плечи.
– Что вы, Роман Сергеевич! – смущается застигнутая врасплох, птичка. – Очень нравится. Огненное шоу восхитительно, никогда не видела ничего подобного! И фейерверк просто сказочной красоты, достойный самого лучшего праздника. Все замечательно, спасибо!
– Вот как? – не унимается старик. – Тогда почему торопимся уехать, если праздник удался? – смотрит пытливо. – Извини, девочка, услышал случайно. Может, Яшка что опять учудил? Или Илья чем обидел? Так ты только скажи, а я уж их по-отцовски распеку, дураков.
– Ну, что вы! – спешит возразить хозяину девчонка, справляясь с волнением. – Ваши сыновья совсем ни при чем! Не хотелось злоупотреблять добрым гостеприимством, вот и все.
– Все, говоришь? – Босс щурит внимательный взгляд, затем склоняет голову к девичьему виску. Шепчет на ухо достаточно громко, чтобы я мог расслышать каждое слово и оттого вспылить. – Девочка, перестань изводить себя. Я тебе говорил, но еще раз повторю: это не то, что ты думаешь. Не стоит переживать насчет Ирины и Ильи. Пустое все, поверь старику. Я знаю своего сына.
Воробышек вспыхивает как занявшийся от искры факел. Намек на ее ревность в отношении меня куда как прозрачен, и я рычу, шагнув к отцу, не веря, что он посмел сказать такое:
– Ты в своем уме, Босс? Какого черта! Следи за языком!
Но, к своему удивлению, встречаю в ответ не менее ярое и сердитое:
– Помолчи уж, орел! Нашел время с Иркой отношения выяснять! Думал бы лучше, прежде чем башкой по сторонам вертеть и расстраивать девчонку! – И уже куда сдержанней, полоснув раздраженным взглядом. – На пару слов отойдем, Женечка.
* * *Господи, неужели я так прозрачна, что даже отец Ильи запросто раскусил меня?.. Даже страшно представить, что подумал обо мне, после его слов, сам Люков. Надеюсь, не посчитал излишне навязчивой и смешной. Слишком впечатлительной.
Магия совместного танца сотворила с нами чудо, и на бесконечно долгие несколько минут я ощущала себя такой желанной и единственной в чувственных, по-мужски смелых объятиях парня. Было так приятно чувствовать тепло его рук на своей коже, впитывать влажное дыхание, ловить ласкающий взгляд темных глаз, что я все время танца позволяла себе мечтать о невозможном.
Позволяла, но время, отведенное для Золушки, кончилось, и хрустальный шар новогоднего волшебства разбился о настигнувшую его серую завесу действительность.
Я честно старалась не смотреть на Илью с Ириной, любуясь огненным шоу и фейерверками. Старалась не думать о тех двоих, что еще недавно обменивались колкими фразами, а теперь стояли в стороне от меня, на расстоянии полушага друг от друга, и о чем-то тихо говорили. Пыталась, но тело раз за разом предавало волю, смазывая перед глазами чувством, очень похожим на ревность, фееричную картинку праздника и неизменно возвращая взгляд к красивой паре.
Я не знаю, что именно Люкову потребовалось сказать девушке, но желание в нем проснулось внезапно, едва она показалась среди гостей на балконе, и от этого его нежданного поступка сердечко вновь пребольно заныло. Запротестовало недовольно, словно у него на парня есть единоличное право.
Глупо. Как глупо, Женька. И что теперь делать?
– Отчего опечалились, Евгения? Только не говорите, что разочарованы артистами, не поверю. По-моему, замечательное представление! Чего только стоит объятый пламенем Зевс и длинноногие валькирии! Не правда ли, впечатляет?
Дмитрий Ряднов появляется рядом тоже неожиданно и на правах знакомого заботливо поправляет чуть сползший с плеча плед.
– Так и простыть недолго, на дворе первая январская ночь, – оправдывает укоряющей улыбкой свой поступок и, глядя сверху вниз, задержав на мне пальцы, дарит щедрый комплимент: – Ах, если бы вы только позволили, Женя, я бы с радостью вас украл и не вернул! Со мной такое впервые. Вы мне верите?
Ирина замечает мой интерес и нежно касается руки Люкова. Стрельнув взглядом поверх мужского плеча, поглаживает, улыбаясь, смуглые пальцы. Спина парня предельно напряжена, светлые волосы и тонкую ткань рубашки треплет залетевший на балкон ветерок… Мне отчаянно хочется почувствовать его студеную ласку и на своей коже.
– Женя?
– Ох…
– Ответьте.
Я отвлекаюсь от пары и поднимаю глаза на приятного шатена, чей взгляд горит лукавым блеском ожидания, а губы изогнуты в уверенной улыбке. Во мне нет желания разделить с господином Рядновым непринужденный флирт, каким бы симпатичным человеком он ни был и каким бы смелым взглядом на меня ни смотрел, но обижать мужчину невниманием я тоже не хочу, а потому отвечаю устало и честно:
– Верю, Дмитрий. Но не вижу в краже ничего хорошего.
– Жаль, – он возвращает мне грустную усмешку. – Если бы вы сказали «Да», я бы рискнул вас переубедить, Женя. Судя по слухам и собственным впечатлениям – эта троица стоит друг друга.
Я знаю, что он заметил мой взгляд, – сейчас возле Ильи и Ирины нарисовался Яков, и совсем не удивляюсь его замечанию. Разве что радуюсь, что в освещенных вспышками фейерверков сумерках ночи не видно моих горящих в смятении скул.
– Дима! Подойди-ка! – спасает затянувшуюся между нами паузу хозяин дома. – У нас тут с Алексеем вопрос возник, неотложной важности…
Домой. К маме, к братьям, к Таньке – куда угодно! Лишь бы оказаться как можно дальше от этого яркого, чужого праздника. Проникающего под кожу и перелицовывающего душу похлеще иглы умелой модистки. Дарующего надежду, а после бессердечно раскраивающего ее пополам. Подальше от Якова, Ирины, от всех этих нарядных, довольных и шумных людей. А главное, подальше от Люкова. От его темных и колючих, проникающих в самое сердце глаз. Во власти которых, теперь я это точно знаю, заставить меня поверить даже в чудо.
