Джеймс Джонс - Не страшись урагана любви
Но на ее стороне были Силы, Силы Добра и Эволюции в человечестве, с которыми нельзя баловаться. Когда она сознательно сожгла все написанное ею, в том числе и пьесы, много лет тому назад, во Флориде, окончательно принимая роль Пожертвовавшей своим талантом и эгоистическими амбициями, она взяла в свои руки невероятную Мощь, психическую Мощь, с которой ни продюсеры, ни издатели, ни Грант, неблагодарный Грант, и помыслить не могли справиться. И особенно Грант, неблагодарный Грант. Она превратила его в человека. Она спасла его Талант и Душу, она отдала в пользование даже свое тело, переживая в молчании все неприятные вещи, чтобы он мог сосредоточиться на великом достижении цели, ее цели — изменении человеческого рода. Он, если восстанет против такой психической силы, то на свою же голову.
Неожиданно мрачные громы исчезли, и она заплакала. О Рон, Рон. Ты тогда был таким красивым. И я была так красива.
Потом плач утих, но облегчения не наступило. Она нервно встала с неприятной постели из сосновых иголок, озабоченно ища взглядом женщин, к которым она решила вернуться.
Ну, по крайней мере, Бонхэм на ее стороне. Это маленькая хитрость — пообещать ему, что она заставит Гранта вложить деньги. Хорошо сработало. Она решит еще, идти ли дальше после этой ужасной глупой поездки, когда вернется в Ганадо-Бей и поразмышляет. Особенно над тем, как достичь того, чтобы Грант все больше и больше тяготел к этим людям, все меньше и меньше думал о любой женщине. Она заметила у искателей приключений, что чем больше они увлекаются приключениями и опасностью, тем больше склонны считать женщин все менее и менее важными, разве что трахнуться.
И в любом случае, совершенно отдельно от всего этого, из своего рукава она вытряхнет еще одну быструю маленькую хитрость, как только они вернутся в Га-Бей.
Когда она выходила из-под деревьев и шла по песку к пляжу, где по-прежнему сидели девушки, но теперь в окружении яичной скорлупы, оберток и пустых бутылок из-под пива, она подумала и приняла выражение усталости, обессиленности и уныния. Она с удовольствием съела бы что-нибудь.
Они, конечно, когда она смогла расслышать слова, говорили о своих мужьях. Кэрол глазами поискала в море лодку. Там они играют, играют, играют в свои детские игры.
14
Но Гранту это не казалось детскими играми. Играми — да, может быть. Но не детскими. Когда он все же нашел Бонхэма, Бонхэм делал — в глазах Гранта — невероятное. Бонхэм и Сэм Файнер с камерой и одним ружьем на двоих играли с семифутовой акулой-нянькой, пытаясь снять ее крупным планом.
Повидав Орлоффски, Грант плыл под углом к морю, строго в указанном Бонхэмом направлении, плыл над длинным полем коралловых холмиков. Здесь над ними не было рыб. Их спугнули Бонхэм и Файнер, взявшие для двоих немного, и до Орлоффски им все равно было далеко. Они положили рыбу и ружье на сорокафутовой глубине, как другие люди беззаботно оставляют чемодан в камере хранения на вокзале, чтобы позабавиться с акулой.
Переплывая поле «холмов», Грант нашел маленькую лощину, промытую на глубину в пятнадцать футов ниже уровня дна и углублявшуюся к морю. Дальний берег лощины не поднимался, как простой холм и там был не чистый ровный песок, а скопление черных скал и мертвых кораллов, что выглядело уродливо и неприветливо и углублялось по мере движения параллельно побережью. Это, очевидно, был конец лагуны, Грант развернулся и поплыл вдоль ближнего края лощины прямо в море.
По какой-то нелепой причине он нервничал из-за того, что плыл над более глубокой водой, чем раньше, хотя это уже было патентованной глупостью. Но потом он пообвык и попробовал донырнуть до дна. Если догадка насчет пятнадцати футов верна, там должно быть около пятидесяти пяти — пятидесяти восьми футов. Он не достал дна. В первом, наилучшем, погружении он сумел коснуться дна кончиком ружья, что означало с учетом длины руки и ружья глубину около сорока пяти футов, но при возвращении диафрагма вздымалась так тяжело, что он вытянул носом весь воздух из-под маски и глаза выпучились. Это угнетало.
В ближнем к морю углу поля холмов, где оно кончалось у берега лощины, он нашел Бонхэма, Файнера и акулу.
Грант впервые видел акулу-няньку. Вообще он впервые увидел акулу так близко. Не было сомнений, что это нянька: два уса, свисающих из маленького рта, и длинный толстый однолопастный хвост. Он, конечно, читал о ней, и все без исключения книги о подводном плавании предупреждали, что нянька чаще любой другой акулы кусает ныряльщиков, большей частью потому, что люди назойливо пристают к ней, как сейчас, хотя укусы были не слишком серьезными. Но если Бонхэм и Файнер и читали эти же книги, то по ним это было незаметно.
Чего они, кажется, старались добиться, это снять крупный план головы акулы, обращенной на камеру. Чтобы достичь этого, Файнер погружался в своем акваланге на глубину пятнадцать футов, на один уровень с акулой, и двигался на нее, и в тот момент, когда он был готов нажать кнопку, нянька, махнув хвостом и плавниками, неожиданно отлетала на десять футов назад. И ждала. Она, кажется, не собиралась уходить. И в этот момент в игру вступал Бонхэм. Наблюдая за Грантом, который был на безопасном расстоянии, готовый в случае чего помочь, но и боясь побеспокоить акулу, Бонхэм с поверхности нырял и подплывал к акуле сзади, стараясь спугнуть ее вперед, к фотографу, которому он показывал, чтобы он не шевелился. Но вместо того, чтобы двинуться вперед, нянька отскакивала в сторону, как брыкающаяся лошадь, и снова останавливалась, глядя на них. Бонхэм пытался снова и снова проделать это. Он не останавливался, но результат не изменялся, и каждый раз, когда он выныривал, над водой раздавался маниакальный хохот.
И здесь как раз откуда-то приплыл Орлоффски. у Орлоффски не было сомнений насчет третьего игрока, который мог спугнуть акулу. Нырнув на дно, он оставил две свои громадные низки рыбы (которые он, кажется, едва тащил) рядом с ружьем и рыбой Бонхэма и Файнера и в этом же погружении поплыл прямо под акулу, явно намереваясь застрелить ее.
Бонхэм замахал ему. Они провели на поверхности короткое совещание. Потом, в новой попытке, они нырнули вместе сзади и по сторонам рыбы, пытаясь спугнуть ее на Сэма Файнера. Акула слегка нырнула, неожиданно резко развернулась, как бы исчезла, и снова появилась на прежней глубине пятнадцать футов, глядя на них точно в десяти футах позади них. Грант читал, что акулы, у которых нет рыбного пузыря, тяжелее воды и поэтому либо тонут, либо должны плыть; но эта акула-нянька, кажется, могла стоять неподвижно. Два уставших ныряльщика, без воздуха, вынырнули, а Файнер снова пополз к рыбе.
