Лорен Маккроссан - Ангел в эфире
Потянув носом, затаила дыхание.
Пьющая мать. «Что рассказать тебе о пьющих родителях? – думаю с холодком. – Мало от меня толку, парень, раз я в свои двадцать девять до сих пор не нашла средство, как вылечить собственного отца, который дряхлеет на глазах». Переброситься впечатлениями о приступах дурного расположения духа, о несчастных случаях и мелких неприятностях? Жаловаться друг другу, сколь мучительно больно видеть, как человек, которого тебя учили уважать и кем должен бы, по сути, гордиться, опускается, превращаясь в слюнявую, ссущую под себя развалину? Какой смысл? Этот мальчик ищет ответов, которых, к сожалению, я не знаю; и, как ни стыдно признаться, у меня просто не достанет мужества так же, как он, во всеуслышание заявить о своих неприятностях. Даже перед такой скромной аудиторией. Мне остается лишь, виновато прикусив язычок, слушать его рассказ, будто обращенный к самому себе.
– Обманывать плохо, – продолжает с твердой уверенностью в голосе. – Она погано поступила с отцом, а навредила-то в конечном счете себе. Я, может, еще мал, но уже могу разобрать, что хорошо, а что плохо. Если бы не мать, мы жили бы вместе, и дядя бы нас навещал, и все было бы отлично.
Как-то мне не верится, что в семье Тирона когда-нибудь воцарился бы порядок, и все-таки согласно хмыкаю, стараясь хоть немного ободрить парня.
– Я бы никогда не стал обманывать свою девушку. Никогда.
– А у тебя есть девчонка, Тирон?
Не отвечает. Ох, какая же я тупица – корю себя за глупость. Конечно, нет у него девчонки. Откуда ей взяться, если он всю жизнь мечется: то от матери-пьяницы убегает, то школу прогуливает, да и от дворовых мальчишек покоя нет – где тут найдешь время пригласить девушку на свидание или потерять голову от любви. Растяпа ты, Энджел.
– Не-а, – наконец отвечает мой юный собеседник. – Нет у меня подружки… Только если бы я нашел себе кого, она была бы такая же, как ты.
Дэн ухмыляется и посылает воздушный поцелуй через стекло.
– У нее был бы такой же голос, и она во всем бы тебя напоминала: хорошая, веселая и такая же умница. Уж я бы обходился с ней, как с принцессой, точно говорю.
– Знаешь, Тирон, этой девушке здорово повезет, если она тебя встретит. Надеюсь, ты со мной согласен?
Он иронично хмыкает в трубку, и я одергиваю себя: оставь снисходительность. Этот паренек, быть может, знает о жизни побольше, чем твоя Кери, – после всего, что ему довелось пережить к четырнадцати годам. Он поддержки и честности ищет, а не пустых диджейских отмазок.
– Энджел, а у тебя есть парень? – вдруг спрашивает Тирон, застав меня врасплох.
– У меня? – в замешательстве покусываю щеку.
«В конце концов, что тут такого?»
– Да, Тирон, – отвечаю я, – у меня есть близкий человек. Мы уже долго вместе, тринадцать лет. Только он на время уехал работать за границу, так что потихоньку привыкаю обходиться без него.
– На время за границу, – вторит он. – Но ведь ты ждешь его, да?
– Конечно, жду, – смеюсь я. – Незачем мне его обманывать.
– Ну да, я так и думал: ты хорошая, – радостно отвечает паренек. – Не такая, как моя мамаша. Ни с кем по чести не поступит, только жизнь людям портит. У нее теперь новый приятель, представляешь? И что с того? Другие ухажеры к ней толпами ходят. Врет мне, говорит – друзья. Думает, я не знаю, что они там трахаются.
Дэн затыкает рот кулаком, я подавляю вздох.
– Наверное, это немного личное, Тирон, но все равно спасибо, ты много важного сказал.
– Ерунда, – шмыгает носом. – В общем, когда я стану взрослым, буду верен, чтобы близким не делать больно. От этого самому только хуже. И хочу, чтобы твой парень тебе не изменял, Энджел.
– Я тоже этого хочу, Тирончик, – отвечаю, невесело улыбаясь. – Очень хочу.
Через час за мной заедет машина из транспортного парка Дидье, а мне катастрофически нечего надеть. Вы поймите, когда простую девушку забирают на шикарном авто, она имеет все основания впасть в ступор на почве одежды. Одно дело, когда тебя подвозит грубый пузатый таксист-курилка на допотопном «мондео» с засаленным салоном, а другое… Я видела, на каких машинах ездит Дидье со своими людьми, и, поверьте мне, в бесплатных объявлениях про такие не печатают. Я просто не имею права подводить секс-символ Франции: ему, в конце концов, надо репутацию блюсти. Кроме того, любая оплошность в одежде тут же станет достоянием Мари-Пьер, а через нее дойдет и до Дельфины. Моей матушке не нужно лучшего оправдания, чтобы отречься от нерадивой дочери. Дидье пообещал мне роскошь – извиняюсь, Роскошь, – а значит, я должна ответить ему тем же, не правда ли? Кошмар.
Стою голая в ванной, глазею на себя в зеркало и пытаюсь вообразить, как бы поступила в подобной ситуации Кери. Наконец с досадой понимаю, что ей на моем месте вообще ничего не пришлось бы делать; просто побрызгаться духами, нанести на лицо пару мазков дорогой косметики и подобрать в гардеробе что-нибудь из своего дизайнерского туалета. Подобные свидания у нее семь раз в неделю, а иногда и чаще, так что в отличие от меня ей не приходится работать с таким «сырцом».
Втягиваю живот (чтобы зеркало не пугать) и пытаюсь подобным же образом втянуть бедра, свою «проблемную зону», как, наверное, окрестили бы их специалисты по культуре фигуры, пишущие в женских журнальчиках. Должна признать простую истину: бедра втянуть нельзя – по крайней мере, изнутри и без помощи шгантского пылесоса.
– Брось, Энджел, пустая затея, – говорю зеркалу, тыча пальцем в свою болезненную физиономию. – Ты не Кери Дивайн и никогда ею не будешь. Ну, разве что, если проведешь три месяца на дыбе, пожевывая сельдереи в качестве утешения.
Живот виновато обвисает. Спасибо хоть бедра не могут расслабиться больше, чем уже расслабились с тех пор, как мне перевалило за двадцать. Может, мне через десять дней и стукнет тридцатник, это еще не повод считать себя неудачницей. Тридцать лет в наше время – не полжизни, а только, можно сказать, начало. В пример можно привести массу выдающихся людей и знаменитостей, кому за тридцать: Кайли Миноуг, Джиннифер Анистон, Николь Кидман. Я не секс-символ их калибра, понятно, но пора хотя бы самой научиться принимать Энджел Найтс такой, какая она есть, с ее внешностью и талантами, и прекратить оплакивать ту, какой она никогда не будет. Черт побери, да я могла бы стать такой же шикарной красоткой, как Кери, Трули и Хани-Милашка (бикини на ремешках никогда на себя не напялю), и все же моя задача – оставаться собой. Мы с Дэном прочли в «Звезде» совет, как полюбить себя; «Будь естественной», – гласил он. Итак, да здравствует девственная красота, сегодня вечером я буду самой собой.
Три бритвенных пореза, несчастный случай с горячим воском, несколько тонн косметики, тюбик геля для волос, и – я сама естественность. Натягиваю зимородково-синюю юбочку из шелка длиной по колено, в тон ей – приталенный топик в обтяжку с прозрачными креповыми рукавами плюс туфли цвета морской волны с заостренными носками на таких высоких каблуках, чтобы казалось, что ноги от ушей растут, но и передвигаться можно было бы без риска для жизни. От привычных клейких иголочек на голове решила отойти и уложила волосы мягкими локонами, обрамляющими мордашку, поэтому выражение лица у меня теперь, как у хитрюги Кери – разве что подбородок не дотягивает. Мельком взглянув на часы, решаю немедленно удалить эту громадину с запястья – на фоне моего очаровательно-утонченного облика часы кажутся грубыми и вычурными, годящимися только под спортивный костюм. Присаживаюсь на краешек дивана и тупо смотрю телевизор, поджидая, когда у подъезда посигналит машина, и упражняясь в искусстве битья баклуш.
