Ненужная мама. Сердце на двоих - Вероника Лесневская
- Прости, Вика. Прости за все, - шелестит на макушкой. Тяжелая ладонь ложится на затылок, пальцы зарываются в волосы, рваное дыхание обдает висок, где бешено пульсирует кровь. – Не уходи, пожалуйста. Ты мне очень нужна, - звучит с надрывом, окончательно вгоняя меня в ступор.
От Гордея пахнет алкоголем и… паникой. Нас обоих окутывает животным, первобытным страхом, и в следующую секунду я уже вместе с ним бьюсь в лихорадке. Он не справляется, а я не знаю, как помочь.
- Почему? – тихо спрашиваю, обвивая его руками. Прижимаюсь щекой к груди, слушаю неровное биение сердца, прикрываю глаза, смаргивая слезы, и шумно втягиваю носом родной запах. - Если у нас с тобой опять ничего не получится, а все к этому идет, я должна хотя бы знать, почему? – лепечу приглушенно. Но он слушает. Точно знаю. Не двигается и даже не дышит, пока я говорю. - Что со мной не так?
- Ты меня не слышишь, Вика, - произносит с тоской в охрипшем голосе.
- Так скажи громче и четче, - бросаю с вызовом. – Иначе я уйду, на этот раз навсегда, - угрожаю ему, а у самой душа в лохмотья от собственных слов.
Его руки до предела сжимаются на моих плечах, а потом ослабевают. Подбородка касаются прохладные пальцы, и я запрокидываю голову.
- Я люблю тебя и боюсь потерять, - повторяет Гордей с печальной улыбкой. Невесомыми поцелуями собирает соль с моих щек. – Поэтому я ответил: «Нет». Нет, Вика, я бы не подвергал тебя опасности в ту ночь, если бы заранее знал, к чему все приведет. Потом я пытался все исправить, но сделал только хуже. Аборт был вынужденной мерой.
- Я бы никогда не согласилась на него, - мрачно перебиваю, на эмоциях пытаясь оттолкнуть его. Но он берет меня за плечи и держит цепко, как будто правда боится потерять. – Я ненавижу тебя за те слова, - срывается с губ, и я прикусываю нижнюю.
- Знаю, - послушно соглашается, поглаживая меня по голове, как ребенка. - Алиса была такой же…
Умолкает, мысленно ругая себя за упоминание о ней. Я же цепляюсь за эту информацию, как за последнюю ниточку. Медленно раскручиваю клубок колючей проволоки под высоким напряжением.
- Гордей? – зову ласково, веду ладонью по его бурно вздымающейся груди, останавливаюсь между ребер, которые буквально разрывает изнутри. - Как умерла твоя жена?
Он никогда не рассказывал о ней, а я не настаивала. Эгоистично оберегала себя от боли и ревности, предпочитая перечеркнуть этот факт его прошлого.
Гордей обязать забыть ее, а любить только меня – так я считала все эти годы, не заботясь о его чувствах. Сегодня наш первый откровенный разговор, и я с замиранием сердца жду ответа.
- В родах, - гремит, как похоронный колокол. - Остановилось сердце. Я был рядом, держал ее за руку, потом откачивал, - делает паузу, чтобы закончить морозным тоном: - Не откачал.
- А я… - пытаюсь выдавить из себя, но слова застревают в горле, а мысли выветриваются из головы. Остается выжженная пустыня, на месте которой мы хотим высадить цветущий сад. Получится ли?
- А ты пыталась повторить ее судьбу, - подтверждает он мои худшие предположения. - Долбаное дежавю. Похожий диагноз, упрямый характер, а вдобавок… осложнение двойней. И снова виноват я. Снова не смог ничего сделать. Не помешал. Я будто застрял в петле времени, - повышает голос, срываясь в обреченный крик. - У меня просто не было иного варианта, как спасти тебя. Аборт виделся мне единственным выходом. Я боролся за твою жизнь ценой наших двойняшек, как бы это ни было больно. Да, Вика, мне тоже было хреново в тот момент. Не каждый день подписываешь смертный приговор собственным детям, - сдавленно рычит, с трудом переводя дыхание. - Я думал, что защищаю тебя. От беременности, от самого себя, от… плохого исхода, в конце концов.
- В любом случае я бы выбрала детей, - выпаливаю импульсивно и жарко. - Не тебя и даже не… себя!
- Понимаю, - смиренно выдыхает и устало прикрывает глаза, но ни на секунду не отпускает меня. Прижимается губами к взмокшему от нервов и стресса лбу.
- Мне было действительно тяжело, - продолжаю откровенничать. - Я здраво оценивала риски – и шла на них осознанно. Каждый раз, когда меня увозили на скорой, когда я лежала на сохранении, когда томилась под капельницами, я молилась только о том, чтобы успеть выносить детей. Мне было очень страшно, Гордей, - признаюсь чуть слышно.
- Викуля, моя сильная девочка, - нежно нашептывает, убаюкивая меня в горячих объятиях. Несмотря на сложный разговор, чувствую себя уютно и гармонично с ним. Как будто обрела свой причал – и наконец-то могу отдохнуть после шторма.
- Неправда. Я слабая, - жалобно тяну, принимая успокаивающие поглаживания, что спускаются от шеи к пояснице. - Я постоянно тряслась и плакала. А еще… мне не хватало тебя.
- Я бы угробил тебя, - рявкает в отчаянии.
- Ты мне нужен был как мужчина, а не как врач. Просто родной человек, который был бы рядом, поддерживал меня и в худшем случае позаботился бы о наших двойняшках.
- Ты же солгала мне об аборте, - осторожно напоминает, а я вспыхиваю, как облитая бензином вата от брошенной спички. Сгораю дотла. – Оборвала все связи, перестала отвечать на звонки. Откуда я мог знать…
- Я защищала детей! Которыми ты решил пожертвовать! – возбужденно выплевываю ему в лицо.
Невидимым куполом на нас опускается тишина. Застываем, как каменные изваяния, и неотрывно смотрим друг на друга. Вопреки прогремевшей ссоре, мы становимся ближе. Сплетаемся корнями, превращаясь в единое целое.
- Все? – сипло уточняет он, не выдерживая напряженного зрительного контакта. - Это тупик?
Как же больно, оказывается, врастать друг в друга, чтобы стать роднее. Раны кровоточат, а мы просто обнимаемся, латая их нежностью. Разве можно разорвать эту связь теперь? После всего, через что мы прошли? И надо ли…
- А может, начало? – смягчаюсь, давая нам шанс на счастливое будущее. - Гордей, отпусти свою вину. Перед ней. Передо мной, перед двойняшками. Ты не бог и не можешь отвечать за чужие жизни. Все случилось так, как было предначертано свыше.
- Я не верю в бога, - грубо осекает меня.
- Верь мне, Гордей, - убеждаю, накрыв его щеки
