Первый. Бывший. Единственный - Татия Суботина

– Отмел?

– Мне слишком понравилась женщина, с которой я встретился, чтобы вмешивать ее в грязную политическую игру против ее  же мужа.

Говорил Грабовский уверенно, взгляда не отводил, и именно это навело меня на мысль, что он не лжет.

– И почему я тебе не верю?

– Может, потому, что сама постоянно ждешь подвоха? – выдвинул предположение Женя. И, конечно же, оказался недалек от истины.

– Скажешь, неоправданно?

– Ну почему же, в свете твоего развода такое поведение неудивительно. Только вот я не похож на Дубравина и не собираюсь всаживать нож в спину женщине, с которой состою в отношениях. Не стоит нас сравнивать.

– Как раз я и не сравнивала, – поджала губы я. – А вот ты, похоже, испытываешь к Дубравину какой-то нездоровый интерес, Грабовский. Тебе самому это не кажется странным?

– Я просто пытаюсь тебя защитить, – сказал Женя. – Неужели это до сих пор непонятно? С волками жить – по-волчьи выть, как говорится…

– А если я не хочу выть, Грабовский? – скрестила руки под грудью я. – Как быть тогда?

– Готовиться к поражению.

– Что ж, значит, я его приму, но не переступлю через свои принципы.

– Как ты вообще дожила до такого возраста и ведешь бизнес с таким честолюбием? – поразился мужчина.

– Повезло? – хмыкнула я.

Некоторое время мы молчали: каждый думал о своем. Мои мысли мне совершенно не нравились, как и то напряжение, что повисло между нами с Грабовским.

Водитель свернул на знакомую мне улицу и подъехал к дому.

– Только не говори, что из-за такой ерунды, как моя протекция Нестерову, ты закончишь наши с тобой отношения, – покачал головой Грабовский. – Вася?

– Как я могу дальше доверять человеку, который недоговаривает мне такие важные вещи? Откуда я могу знать, что ты не скрываешь еще что-то?

– Если и скрываю, то к тебе это не относится, – ответил Женя. – Я не привык грузить женщин своими проблемами и не стану начинать это делать. Ты раздуваешь из мухи слона.

– Мне нужно подумать, – бросила я и вышла из машины. – До свидания, Женя.

– Так все же свиданию быть?

На последний его вопрос я ничего не ответила, молча направилась к подъезду.

В квартире меня хватило лишь на то, чтобы принять душ и заварить себе ромашковый чай. В последнее время меня постоянно тянуло на этот напиток, а еще на бутерброды с солеными огурчиками и медом. Не знаю, откуда взялась такая блажь, но я себе в ней не отказывала.

Прокручивая в голове наш с Женей разговор, я пришла к выводу, что даже не злюсь на мужчину. Пусть он хотел меня использовать, но не сделал этого, вреда не причинил. А ведь я сама далеко от него не ушла.

Я использовала Грабовского.

Лечила им свое разбитое сердце, искала спокойствие и самоутверждалась как женщина. Поэтому, когда на следующий день Женя заехал за мной и пригласил позавтракать вместе, согласилась.

Наши отношения продолжились, и я уже к ним даже привыкла, как и к отсутствию в своей жизни Дубравина.

Муж напомнил о себе за день до выборов.

Точнее, даже не он, а вся эта история, которую я так отчаянно в последнее время пыталась забыть.

Дубравин

Последний месяц для него прошел как в тумане.

Сразу после разговора с неверной женой Дубравин разгромил супружескую спальню. Потом ушел в недельный запой, что было совершенно недопустимо в его ситуации, но… это казалось спасением от той боли, которую он не мог перенести на трезвую голову. На пьяную тоже плохо получалось, только Дубравин упрямо продолжал бежать от себя и от реальности.

В забегах на длинные дистанции он мастером не был.

Впрочем, как оказалось, он нигде им особо не был – проигрывал по всем фронтам.  Только если раньше Дубравин стремился к победе на выборах, ставил все на кон ради мэрского кресла, то уход Васи расставил приоритеты. Все его политические амбиции поблекли в один миг.

Команда прикрывала его отсутствие, а рейтинги неумолимо падали. Впрочем, не до рейтингов Кеше было.

Это было странное больное время.

Время собирать камни…

Дубравин, как никогда раньше, понял, насколько сильную рану нанес своей жене, ведь она хлестко ударила в ответ. Где-то глубоко внутри он догадывался, что тогда в отеле между Васей и белобрысым ничего не было.

Простить метафорическую измену – одно, а вот переступить через реальную, когда любимая женщина в лицо признается, что предпочла тебе другого…

У Дубравина не хватало великодушия проглотить эту горькую пилюлю. Она ему поперек горла, гадина, вставала. И дыхание перекрывала.

Только вот и выплюнуть ее да шагать по жизни дальше, словно ничего не случилось, не получалось.

Вот вроде все было кончено. Вася откровенно высказалась на этот счет и сожгла мосты, но отчего-то Кеша продолжал медлить с разводом…

Точно бы эта формальность – штамп в паспорте – навсегда перечеркнет все, что между ними когда-то было. А перечеркивать Дубравину не хотелось. Хоть и тошно было, жгло за грудиной, но…

Он опомнился, когда к нему вдруг заявилась Нина, няня Матвея, в сопровождении Нины Валерьевны, его домработницы.

«Две Нины спелись», – подумал мужчина тогда, мечтая заглушить головную боль.

– Простите, Иннокентий Петрович, – помялась в дверях женщина. – Я бы не пришла, не будь это важно. Матвей…

– Что случилось? – нахмурился Дубравин.

– Инга, она ведь и неплохая женщина, – как-то совсем издалека зашла Нина. – Вроде не злая, не жадная, но….

– Не могли бы подойти ближе к сути? – попросил он, жадно