(Не) настоящий ангел - Амалия Март
— Мы тебя все равно ждем, дочь. Сидеть будем долго, еды много, приезжай после работы.
— Мам, я тут надолго, наверное, — уставшая от вранья, неуверенно говорю я, озираясь по сторонам.
Мама, наверное, единственный человек в мире, врать которому мне тяжело физически. И не хочется.
— Это не дело, конечно, — возмущается мама на фоне веселого щебета тети Вали и мужского голоса, от которого по руке ползут мурашки. Он там, рядом. — Совсем загоняли тебя, — продолжает мама.
— Да нормально мам, я же на карьеру работаю, — слова раздирают глотку, своей колючей ложью. Интересно, он все слышит? Наверняка. А у меня потеет ладонь, которая держит телефон, и сердце в горле выстукивает африканские ритмы.
Отвратительное чувство беспомощности.
— Ладно, Ангелочка, если что, мы тебя ждем.
— Хорошо, мам, — я кладу трубку и нервно сжимаю, разжимаю пальцы, чтобы снять дурацкое онемение.
Не понимаю, как это работает. И почему только с ним.
Спустя секунду телефон в руках снова вибрирует. На этот раз это именно тот, от кого я в тайне надеялась получить сообщение, когда уперто игнорировала сотрясания своей сумки.
«Мы можем вести себя как взрослые, трусиха»
А я не трусиха.
А еще — у меня новые туфли, которые срочно нужно выгулять. И через несколько минут будет обезоруживающая помада в тон.
Так что я просто сделаю это.
Глава 39
Родной дом сегодня кажется как никогда отталкивающим местом.
Я останавливаюсь у парадной и пялюсь на серую пятиэтажку, пытаясь уложить в голове этот факт. Чертов Арсеньев сумел испортить даже это чувство защищенности и душевного покоя от места, которое всегда было крепостью умиротворения. Я хранила так много приятных моментов и ностальгических воспоминаний в своей голове, а теперь они перечеркнуты новыми, которые принес с собой призрак прошлого и прошелся грязным ботинком по моей заштопанной душе.
— Ну что, дочь, все еще куришь втихаря? — прокуренный голос выводит меня из транса, и я не сдержанно выругиваюсь.
Дядя Саша — сосед с первого этажа — подкрался как чертов ниндзя. Стоит, вытряхивает пачку «Балканской звезды» трясущимися руками. Все тот же, что десять лет назад, но, если присмотреться, уже другой. Постарел. Помню, раньше гонял нас с девчонками из-за трансформаторной будки, где мы пускали по кругу сигарету, которую стрельнули у парней постарше или кто-то вытянул из пачки своего отца. А сейчас дядя Саша уже не гоняет, садится на скамейку, придерживая больную коленку рукой и только со второй попытки справляется с зажигалкой.
Знакомый горький запах дешевых сигарет забирается в ноздри и щекочет слизистую.
Или это осознание, что ничего уже никогда не будет прежним. Время все меняет. Меняет всех.
— Бросила, — говорю тихо, делая шаг в сторону, чтобы не пропахнуть сигаретами перед встречей с мамой.
— Эт правильно, — затягивается сосед.
“Знаю. Если б еще от этого полегчало, дядь Саш.”
— Я б тоже бросил, да возраст уже не тот, так и помру с сигаретой в зубах, — смеется он, мечтательно смотря вдаль. — Вот папашка твой все собирался, да не успел.
Упоминание отца привычно перетряхивает нутро и вытаскивает наружу не лучшую мою версию. Лицо застывает в хладнокровной гримасе, тогда как острый язык спешит подобрать язвительный укол говорящему. Не могу это контролировать. Это отвратительно слушать чужие воспоминания о самом близком человеке, о котором сама не помню ровным счетом ничего. Особенно, когда его упоминают так пренебрежительно и вскользь. Словно “а что такого?” Был человек — и нет. Со всеми бывает.
Но только не для меня.
— Не боитесь тоже не успеть? — холодно усмехаюсь я.
— А я что? И так помру, так чего единственного удовольствия себя лишать? — не впечатленный моим не учтивым вопросом, отвечает дядя Саша. — Правильно?
Обращенный ко мне вопрос я игнорирую, хмыкаю, отворачиваюсь и шагаю к парадной. Раз уж пришла.
Недавно поднятое шикарными туфлями настроение уже валяется в коматозе и идея утереть нос Арсеньеву своей взрослой позицией и хладнокровием вылетело в трубу. Я раздражена, расстроена, злюсь. Испытываю десяток эмоций, раздирающий глотку наперебой. Последняя капля — непрошеное воспоминание об отце — окончательно выбило из колеи.
Я останавливаюсь возле квартиры и с секунду еще размышляю, не развернуться ли назад. Они не знают, что Антон одним точным попаданием взял меня на слабо. Я все еще могу выйти победителем, если не приду. Но это так тупо — стоять под дверью и не войти, особенно когда мама будет так рада. И я соскучилась. И точно достаточно сильна, чтобы вытерпеть этот последний день на Титанике.
И отпустить уже Арсеньева с богом.
Из кухни доносятся веселые голоса мамы и тети Вали. Это привычная картина у нас дома, даже вызывающая улыбку. Сколько себя помню, такие посиделки были традиционным вечерним обрядом чуть ли не через день. Они закадычные подружки, всю жизнь в сцепке друг с другом, и в горе, и в радости, как ни один мужчина рядом с ними не смог. Один слишком рано ушел из жизни, второй — в новую жизнь. И вот остались только они — две подпирающие друг друга колонны. И мы с Антоном — две неизменно отталкивающие друг друга стены.
Я оставляю пакет с кедами в коридоре и продвигаюсь в сторону кухни, не снимая туфель. В квартире все еще пахнет сыростью от потопа, а палас из прихожей так и сушится у стены, так что могу себе позволить.
— Ангелия!
Мое появление вызывает бурю эмоций. Мама подскакивает, обнимает, следом тетя Валя тискает за бока. В гвалте их голосов и попытках состроить ответную радостную улыбку, не сразу понимаю, что Антона здесь нет. Чертов предатель вынудил меня приехать, а сам слился.
Уже пакует чемоданы? На полпути в аэропорт?
Да пофиг.
Но каков подлец. Снова делает это: срывает мой план быть выше всех этих чувств и выигрывает. Гребаный
