Первозданная - De Ojos Verdes
В принципе, к этому моменту почти ничего не изменилось. Ярость и сейчас искажала его черты и читалась в позе, просто у меня не было сил на нее отвечать. Тем не менее, я уставилась ему в глаза и сняла одежду в несколько движений. Около минуты стояла перед ним обнаженной, но потом не выдержала этого испытующего взгляда, пожирающего мое нутро различными оттенками эмоций — от вожделения до настойчивой потребности расчленить.
Да, это неприятно. Но я заслужила.
— И что мне с тобой делать, бедовая ты моя? — выдает с хрипотцой.
— Понять и простить? — паясничаю вновь.
Красноречиво выгибает густую бровь. Затем отталкивается от косяка и тянется к крану, регулируя температуру и напор воды.
— Еще одна твоя маниакальная потребность — помыть меня, — слежу за его действиями, будто под гипнозом.
Мне всё в нем нравится. Каждое движение, пропитанное грациозностью хищника. Решительность, мужественность, даже доля опасности.
А когда, поддев майку со спины, срывает с себя футболку, и вовсе затаиваю дыхание. Так же быстро справляется с джинсами, ступив в душевую кабинку. Разворачивается и подает мне руку. Медленно принимаю ее, чтобы в следующий миг ощутить тесноту окружающего нас светлого пространства.
Устало вздохнув, внезапно кладу голову на его грудную клетку и окольцовываю мужскую талию. Больше ничего не хочу.
— Ты красивый, Тор.
Не знаю, зачем это говорю. Разве мужчинам делают комплименты такого рода?
Чувствую, как мышцы Адонца застывают. А потом он касается моей макушки мимолетным поцелуем.
— День был тяжелый, — шепчет, — но ночь тоже будет полна откровений.
И начинает намыливать мои волосы.
Отстраняюсь и удивленно таращусь во все глаза. Пока стекающая пена не попадает на слизистую, вынуждая зажмуриться. Широкая ладонь размазывает ее и по моему лицу, отмывая боевой раскрас.
Немею от интимности момента. Просто позволяю делать всё, что считает нужным, а потом укутать меня в полотенце, предварительно отжав волосы, и отнести в постель.
И я так благодарна ему за понимание и заботу. За то, что сдерживает свой праведный гнев, видя мое потухшее состояние.
— Ты разломил доску? — спрашиваю тихо, прикоснувшись к его рассеченной щеке.
— Желание поскорее добраться до тебя было очень велико.
Хмыкаю и устраиваюсь поудобнее, склонив голову ему на плечо. Нас действительно ждет долгий разговор. Сегодня только это.
— Как узнала, что у меня вечером встреча? — момент истины.
Оба смотрим в темноту ночи через окно.
— Услышала, когда пришла к тебе. Переклинило…
— До такой степени? — очень тяжелый раздраженный вздох. — Сат, нам с ней надо было просто поговорить. Поставить точку.
Молчу, переваривая сказанное. И вдыхаю его запах.
— Не столько сам инцидент, сколько твое недоверие — вот что меня бесит. Я же дал тебе слово.
— Это сложно, Тор, — качаю головой. — Я научусь, наверное. Научусь реагировать не так остро. Потому что совсем не реагировать тоже не смогу. И дело не в моем доверии. Оно у тебя есть.
— И в чём тогда дело? — спрашивает уже чуть мягче, и нежно касается моего виска.
— В страхе потери, думаю. Я же никогда не любила. Для меня это ново, а инструкций не прилагается.
Что он мог ответить? И сам все прекрасно осознает. Верно подметил как-то, со мной очень сложно. Из крайности в крайность, не могу относиться к этому с легкостью и обыденностью, мол, так и должно быть. Нет. Мой мужчина. И чужая женщина. Как быть спокойной?
— Это, конечно, было оригинально, — хмыкает, и я понимаю, что тема почти замята. — Такой зажигательный концерт, но плачевный конец.
Хихикаю, переместившись ему на колени в поисках теплых объятий. И незамедлительно получаю их, плавясь от наслаждения.
— Вот зачем ты меня всё время драконишь, м-м? Я же не железный. Мне хотелось свернуть тебе шею. Особенно после Церетели. У вас вся семья такая? Расскажешь мне о них?
И я рассказала. О родителях, которых боготворю, которым старалась всегда соответствовать. О брате, который женится скоро. О младшей сестре Диане, которая давно замужем и имеет дочку. О дедушке и доме в Сагмосаване, где и была всё время своего отсутствия. Пришлось раскрыть и ситуацию на благотворительном вечере. Да, эта женщина действительно моя бабушка. Но всего лишь биологически. В свое время они отказались от мамы, потому что та выбрала в мужья моего безродного и нищего отца. Банальная вещь. И за эти годы никто из них не проявил инициативу в восстановлении связи.
Самый сложный период — онкология мамы. Нам просто повезло, что, будучи врачами, родители вовремя поняли и спохватились. Болезнь переходила уже в третью стадию. Но ее удалось спасти! Тяжелая реабилитация, плачевное состояние после химиотерапии — мы все это пережили. Стойкость папы, который перенес боль скоропостижной смерти своей матери от аналогичного недуга. Он так отчаянно боролся за свою жену, что все вокруг аплодировали стоя. Мои самые-самые…
Ну, собственно, и мой переезд, обусловленный сумасшедшей любовью к родине. Наша с братом размолвка. Учеба, работа, становление меня как полноценной личности.
Я всё говорила и говорила, обнажая душу, объясняя, что именно ломая эти стереотипы в себе, смогла принять и любовь Мари, и отношения Гаи. Я не хотела лезть в чужое грязное белье, и между мной и ими остались теплые отношения. Но именно из-за этих «сложностей перевода» и произошел следующий шаг — я отдалась ему и сбежала.
— Я думала, мы больше никогда не увидимся. А если и так, то ты меня давно забыл. Одна из многих…
Торгом довольно печально рассмеялся и укусил мочку моего уха, вызывая дрожь в теле. Но вместе с тем, у меня все же было ощущение, что осадок никуда не денется. Эта история обоих потрепала.
— Есть полотно мироздания. И ты на нем, первозданная. Ты не можешь быть одной из многих, Сат. Ты уникальна.
Только вот, ты все равно меня не любишь, подумала с грустью.
И чтобы не удариться в меланхолию, потребовала ответного рассказа о его семье. Об отце кое-что знала из прошлого общения. Торгом объяснил, что тот решил отойти от работы, что и стало причиной его собственного увольнения из Министерства. Теперь их детище полностью на нем. Я не упустила момент вставить пару комментариев о том, что надо было мне рассказать раньше, за что получила шлепок по причинному месту.
Потом Адонц рассказал о матери. Так, что я затаила дыхание. С нежностью, благодарностью, благоговением. Женщина посветила себя детям и мужу, отказавшись от карьеры, но ее никогда не воспринимали как простую домохозяйку. Изысканная и утонченная, она воспитала их подобающе, привив любовь ко
