Строгий профессор - Надежда Мельникова
Я подхожу к двери, берусь за ручку.
— В общем так, повторюсь: на первый раз я закрываю глаза. Сообщи ей о конце ваших отношений и аттестуй по-хорошему, тут уже до каникул рукой подать. И пусть молчит! И Панькову пообещай что угодно — экзамен автоматом, место на кафедре, ёлки. С бабами-преподшами я разберусь. Лилия Сергеевна только к нам присоединилась, а уже, смотри-ка, какая умница: «довожу до вашего сведения», — плюëт в сторону. — А в сентябре группу эту другому преподавателю отдадим, будто ничего и не было. В отпуск сходи на недельку за свой счет, пусть всё уляжется. И просто не общайся с девчонкой, и всё! И чтобы такого больше н и к о г д а!
— Нет, — сухо отвечаю, покидая кабинет декана. — Хорошего дня.
Ни одна должность в мире не заставит меня бросить Наташу. Спустившись в кафе, заказываю чашку чёрного американо и пью залпом, чтобы как следует взбодриться. Меня немного ведёт, и настроение ужасное, но в одном уверен — Наташу я не оставлю. Не для того я её всю жизнь искал, чтобы какие-то грязные сплетни у меня забрали мою девочку.
Горячий и горький кофе дерëт глотку, откашлявшись, дожидаюсь звонка. И сразу же набираю ей. Она поднимает трубку довольно быстро, но по голосу понимаю, что моя маленькая очень расстроена.
— Рома, он… Паньков. Он козёл.
— Наташа, пожалуйста, не стоит опускаться до его уровня и выражаться.
В принципе, я всё уже понял, но, конечно же, даю ей высказаться.
— Да, профессор, — говорит она по привычке, а я улыбаюсь. — Он в приложении каком-то сделал видео, где мы, — начинает рыдать, — мы с тобой, как будто тра... Как будто у нас с тобой половой контакт. Прилепил наши лица. Это такая гнусность, — переходит она на вой. — Он разослал это всем моим одногруппникам! Ненавижу его, смерти ему желаю…
— Тихо-тихо, милая моя, где ты?
Без труда нахожу её в сквере за университетом. Маленькая хрупкая фигурка заходится в рыданиях. Первая мысль — пойти в класс и действительно убить Панькова, но я быстро соображаю, что этим сделаю только хуже. Сразу же сажусь рядом, обнимая.
— Он нас в городе видел, — хлюпая носом. — Думал молчать, но когда услышал, что Баранова о нас с деканом — он вечно за ней таскается — всё ему выпалил. Так ещё, оказывается, брату своему вчера ночью всё рассказал, и они вместе эти художества, — толкает мне телефон, откуда раздаются вполне понятные звуки, — сотворили. Мол, поржать! Рома, — заглядывает она мне в глаза.
Такая красивая, такая милая, такая нежная — моя!
— Как ты работать будешь? Как я учиться буду? Они же нас достанут, они же будут издеваться и глумиться!
— Не будут. — Поднимаю с девичьих коленей маленькую хрупкую ладошку и подношу к губам, нежно целуя каждый пальчик и глядя своей девочке в глаза. — Никто не посмеет над тобой издеваться, потому что мы поженимся.
Эпилог
Девять месяцев спустя
В российском законодательстве запрет на отношения преподавателя со студенткой не прописан. Поэтому нашу с Наташей историю можно было отрегулировать только внутренними нормативными актами вуза. Но даже если бы в них внесли наказание: дисциплинарные взыскания или увольнение — то это стало бы нарушением трудового кодекса.
И если бы я пошел в суд, то меня, скорее всего, восстановили бы в должности. И Ширин вместе со своей шайкой должен был бы предоставить неопровержимые доказательства. Конечно, Наташа стала бы говорить, что мы просто дружили. Поэтому, по-хорошему, такой запрет необходимо прописать именно в законе. Сами вузы, к сожалению, спасти себя не могут. Единственное, за что можно было бы зацепиться — нарушение этических норм. Но университету всё равно было бы сложно доказать свою правоту, особенно, если репутация преподавателя безгрешна, а научные труды не раз отмечены наградами.
Но у нас до суда, слава богу, дело не дошло, мы решили переехать в другой город. Даже вспоминать не хочется, какими ужасными стали для нас с Наташенькой последние недели в родной альма-матер.
О романе профессора Заболоцкого и студентки Ивановой не говорил только ленивый. Перешëптывались даже технички и буфетчицы. В нашем университете учится больше двух с половиной тысяч студентов, и вот, кажется, все только и делали, что обсуждали запретные отношения, тыкая при встрече пальцем. Это было тяжёлое время. Я, как мог, поддерживал свою девочку, но она плакала и переживала. Одно время даже бросила ходить на учебу, и мне пришлось её уговорить бороться, ведь наша любовь того стоила.
Особенно сильно ей досталось от собственных одногруппников. Не без помощи Панькова, разумеется. Мне кажется, он завидовал Наташе, ведь романа с Барановой, несмотря на его рвение, у него, конечно же, не вышло. Но то видео я не оставил безнаказанным и подал заявление в полицию. Пусть теперь прокуратура с этим умельцем разбирается.
Как-то незаметно закончилась весна, прошла сессия, и мы поехали в Керчь.
Новая работа оказалась более спокойной и менее ответственной, чему я несомненно рад, потому что теперь, когда у меня есть Наташа и Платон, меньше всего мне хочется задерживаться допоздна на кафедре. А благодаря знакомствам и связям, мне удалось найти работу онлайн, которая оплачивается выше, чем должность заведующего кафедрой. Так что всё у нас хорошо, просто замечательно.
В Керчи мне спокойно, местами даже весело. Вуз немного меньше по масштабам, зато здесь все свои. Мой коллега и старый приятель по совместительству, тот самый керченский профессор, которому так понравился Наташин доклад, никак не может перестать подкалывать меня в присущей ему интеллектуальной манере:
— Представляете, Роман Романович, опять обнаружили студентку, рыдающую в туалете, её наш молодой физик на собственную жену променял, она и расстроилась. А всё потому, что это совершенно недопустимо — крутить романы со студентками. Если уж как-то так неудачно вышло, — откашливается он, глядя на моё золотое обручальное кольцо, — что люди оказались в романтических отношениях, тут сразу вопрос, — выделяет голосом, — как это так вышло, почему они не остановились?
Я, усмехнувшись, продолжаю слушать его нравоучения, знает ведь, хитрец, что я на совсем ещё юной студентке первого курса женился.
— Должны быть подготовлены специальные протоколы, как
