Вера Копейко - Доверься, он твой
— Но все дети должны с почтением относиться к родителям. Это ужасное преступление, когда стареньких отцов и матерей сдают в приюты…
Доктор Верхотин покачал головой:
— Вы говорите не то, что думаете. Прописные истины — не ваша специальность. Чтобы дети относились к родителям так, как вы говорите, они сами должны были их воспитать такими. Не просто кормить, поить, одевать.
Ксения молчала. Могла ли она сказать ему, что все перечисленное делала не она, а ее мать и дядя? Стало быть, они делали это замечательно.
— Знаете, я сам об этом много думал, но не говорил вслух, пока наш священник не произнес это прилюдно.
— Кто?! — Ксения ахнула. — Но разве он может…
— Может и должен. Чтобы нынешние родители не ждали манны небесной, а готовили свою старость сегодня.
Они с Вечным Другом обошли вокруг дома. На скамейках сидели ее коллеги. Кто-то со спокойным лицом читал, отмахиваясь веткой березы от комаров, кто-то слушал музыку в наушниках. Она обратила внимание на их лица, они не были жесткими. Понятное дело, дети не оставили их, они прислали их к доктору Верхотину. Вот в чем разница.
Ксения Демьяновна не могла сразу определить чувство, которое ее охватило. Неужели гордость? За то, что Катерина, ее дочь, привозит лекарство, за которым эти люди приехали сюда?
Ксения вздохнула и поморщилась: "Послушай, лопнувшая скорлупа, ты еще о чем-то думаешь? Тебя зовут под венец, чтобы венец твоего творения получил особенные условия для жизни, а ты споришь? Да ты должна кинуться к Вечному Другу, броситься ему навстречу, как тогда, в зоне беды. Если родила детей, так спаси их".
Сегодня она собиралась позвонить Катерине и сказать: "Вадим твой, доверься наконец!" Но разве не должна она сказать себе то же самое? "Вечный Друг твой. Доверься Диме Микульцеву".
Она медленно повернула к нему голову. Боже, да он совсем седой! А какие густые черные волосы клубились над белым лицом! Эта голова много раз лежала у нее на коленях. А потом, в последний раз, у нее на груди. Она отогревала его тогда, в Якутии.
На глаза навернулись слезы. Как? У нее слезы? Что-то новое. Наверное, работа Катерининых лекарств.
— А где? — спросила она.
— Мы будем венчаться у Гауди. В Барселоне, в его соборе Святого Семейства.
— Но разве…
— А ты не знаешь, что я много лет работаю на каталонское правительство? — спросил он ее. — Моя фирма занимается сводничеством — их предпринимателей свожу с российскими.
— Понимаю. Что ж, назначай дату.
— После венчания уедем в домик у моря, — сказал он. — Между Таррагоной и Барселоной, я тебе говорил о нем. Он мой, мне продали его за заслуги перед тамошним правительством.
— Ох! — засмеялась Ксения. — Уж не медовый ли месяц ты мне предлагаешь?
— Думаешь, не справлюсь? — В его густом низком голосе она услышала игру. И в тон ему ответила:
— Думаешь, я справлюсь?
Он расхохотался:
— Почитай о сексе для…
— "Пожилых", ты хотел сказать, да?
— Для зрелых женщин, как вас теперь называют.
— А ты все такой же наглый, — фыркнула она. — Но если ты насчет интимных препаратов…
— Да знаю я, сам куплю, — фыркнул он в ответ.
— Оставим технические детали. Скажи лучше: ты уверен, что у тебя все в порядке с адекватным восприятием действительности?
— Ага-а, тебе интересно, нет ли у меня старческого маразма?
— Это называется более изысканно: старческое слабоумие, — поправила она его.
Он шумно вздохнул ей в ухо:
— Ну погоди…
— Ты не волк, а я не заяц…
Дмитрий Сергеевич Микульцев застонал.
Эпилог
— Ну как? Все хорошо? — спросил Вадим.
— Лучше, чем когда-нибудь, — ответила Катерина.
— Видишь, все, что мы делаем вместе, получается.
— Гм… — неопределенно произнесла Катерина, но глаза, которые не отрывались от Вадима, говорили без слов.
Она потянулась к нему, он как будто знал, что произойдет именно это, вытянул свои руки и крепко обнял ее. Ее руки взмахнули в воздухе, потом сплелись вокруг шеи.
— Все прекрасно, — бормотала она. — Ты… Ты… Ох, Вадим… Никогда не думала, что я…
— Тихо, тихо. — Вадим гладил ее по голове, а она замерла. Он засмеялся: — Тихо, осторожный суслик.
— Кто? — Она хотела вырваться из объятий.
— Сиди там. У меня на груди безопасно, — смеялся он. — Когда-то я читал книжку об охотниках, удивился. Маленькие суслики — ты слышала про таких зверьков — очень осторожны. За ними надо долго наблюдать, подкрадываться, чтобы они стали твоей добычей. — Он говорил, чувствовал, как от горячего смеха сотрясается его грудь.
— А сейчас я доверчивый суслик, — засмеялась она, голос ее напомнил глухое буханье соседки Вадима через стенку — бразильского мастиффа Бусинды.
— Кое-кого напоминает, — заметил он, его грудь снова сотряслась.
В спальне стало совсем темно. Плотно задернутая штора на окне с видом на Болотную площадь хорошо выполняла свою работу.
— Не включай свет, — попросила Катерина.
— Не буду, — сказал он. — Темнота — наш лучший друг.
— Снова афоризм от кого-то?
— От меня, — сказал Вадим.
— Иди сюда, — позвала Катерина и протянула к нему руки.
— Вот он, я весь твой, — сказал он. — А ты? Ты вся моя?
— Да. Да, — раздельно, через жирную точку произнесла она.
— Ну вот, — шумно вздохнул Вадим. Его лицо скрывала темнота. — Теперь ты никогда не станешь миллионером.
— Ч-что? — Катерина не понимала. Но по его голосу догадалась, что в словах Вадима есть скрытый смысл.
— Да-а, — протянул Вадим. — Уже не станешь.
— Но почему?
— Ага, значит, хотела? — ухмыльнулся Вадим.
— Конечно, — в тон ему ответила Катерина. — Выпустить миллион доз своих лекарств, например. Миллион раз тебя… поцеловать. Миллион раз…
— Чтобы я тебя поцеловал, — подхватил он. — Все это будет, но я о денежных миллионах. Ты не станешь таким миллионером.
— С чего ты взял? — В голосе Катерины он уловил нетерпение.
— С того, что ты научилась говорить "да".
— Я научилась? — удивилась Катерина. — Да я только и делаю, что всю жизнь говорю всем "да"!
— Это тебе кажется. Я всю жизнь от тебя слышу "нет". А сегодня наконец услышал долгожданное "да". Ты рассталась с "нет", а для того, чтобы стать миллионером, ученые люди утверждают: надо научиться говорить "нет".
— Что ж. — Катерина потянула его за руку. — Конец старым надеждам. Да-да-да! — протараторила она и засмеялась. — Ольга Петровна, ты знаешь, кто это, сказала, что если сорок дней подряд что-то делать или говорить, это войдет в привычку. Доказано, что надо ровно сорок дней, чтобы любая привычка стала твоей.
