Наталия Ломовская - Душенька
– Ты стала совсем парижанкой, Душенька, – удивлялся мне Данила.
– Да, и ты изменился. Не знаю, как мы станем возвращаться домой – я как будто уже дома...
– Ну, до этого еще далеко!
Он был беспечен, как скворец, его не волновали заканчивающиеся деньги, он не думал о будущем. Он обнимал меня, даруя мне удивительную радость, бесконечное наслаждение. Он беспокойно спал, метался, говорил и смеялся во сне. Во сне Данила продолжал жить... Я не могла заснуть, вставала у окна, смотрела на огни, пока не начинало резать глаза. И тогда я тоже засыпала, ощущая только счастье, чистое, незамутненное счастье.
А однажды он ушел и не вернулся.
Я ждала его день, два... Несколько раз звонила, но он сбрасывал звонок, а потом вообще отключился. Нет, я не сидела у окна, как безутешная вдова. Я гуляла по Парижу, ходила до тех пор, пока не переставала чувствовать под собой ног. Возвращалась в отель и падала без сил. Ночами мне не хватало его крепких рук, и я плакала, но как-то без эмоций. Все вокруг казалось мне совершенно нереальным, как будто это происходило не со мной. Однажды утром я решилась идти в полицию, но передумала. Что я им скажу? В конце концов, Данила взрослый человек. У него паспорт, пластиковая карта... Они не обязаны разыскивать всех неверных возлюбленных. Быть может, он, как его кумир Филибер Аспер, нашел свое последнее счастье в парижских катакомбах? Или его пленила француженка, одна из этих незабудочек в черных брючках, с непременным платочком на шее? А может быть, это та миниатюрная китаянка, которой он так восхищался на вечеринке у знакомых? Она тоже катафил, их объединило общее увлечение... Или я просто стала для него обузой? Через несколько дней кто-то принес мне в отель и оставил у портье конверт с деньгами, которых как раз хватило бы на билет обратно. Кто это мог быть, кроме Данилы?
Я позвонила бабушке:
– Я возвращаюсь.
– У тебя грустный голос, девочка моя. Твои планы потерпели крушение?
– Можно сказать и так.
– А Данила?
Я вздохнула.
– Он пошел своей дорогой.
– Ну, так и ты иди своей, – весело сказала моя невероятная бабушка. – А твоя кукла Ариша с тобой?
– Конечно.
Ариша сидела на прикроватной тумбочке и смотрела на меня, как мне показалось, насмешливо.
– Может быть, пришел момент узнать, что она думает о твоей тяжелой ситуации своей очаровательной головкой? – спросила бабушка, и в трубке послышались гудки.
Что это за ребус?
«Что она думает о моей тяжелой ситуации...»
А черт ее знает, что она думает. Кукла не может думать, у нее мозгов нет.
Но голова-то есть? Ее очаровательная головка...
– Извини, Ариша, – сказала я и скрутила кукле голову. Не без труда, надо заметить.
Что-то было там, в ее безмозглой пластмассовой головешке, что-то еще, кроме зловещей изнанки глаз... Какой-то кулечек из фланели. Распоров крупные стежки, я даже зажмурилась. Что это?
Бриллиантовое ожерелье Звонарева, некогда подаренное им своей крепостной девке Арине, было у меня в руках. Очевидно, не все, не целиком – отсутствовала добрая половина бриллиантов, и три каплевидные жемчужины тоже канули в безвестность. Но тех камней, что, колюче лучась, лежали в моей ладони, было мне вполне достаточно.
У меня не было больше знакомых в Париже – кроме Мишеля Риво, о котором я не знала, где он, но которого не теряла надежды отыскать. И я позвонила Жилю Сипрэ.
– Как это загадочно! – пришел в экзальтацию художник. – Русская красавица! Русская тайна! У меня есть одна темная личность, которая может нам помочь... Завтра я поведу вас к ней. Это настоящий притон!
Утром мы отправились навещать темную личность. Я оделась в черное, нацепила темные очки и чувствовала себя заправской контрабандисткой. В конце концов, разве я не переправила в Париж бриллианты в голове своей старой куклы? Ну, бабуля, ну дала она стране угля! Неужели она не предполагала, что у меня могут быть крупные проблемы на таможне? Скорее всего, нет. И хорошо, что я не знала о контрабандных драгоценностях. Иначе бы нервничала, бледнела, краснела, норовила упасть в обморок и вызвала бы вполне закономерное подозрение таможенных служб.
Жиль Сипрэ, оказывается, умел торговаться.
– У меня арабские корни, я умею это делать, – сообщил он мне с гордостью, когда я, совершенно ошарашенная, шла по улице, сжимая в кармане плаща деньги, отсчитанные для меня темной личностью. Впрочем, это была полная дама средних лет, в квартире, которая могла быть притоном разве что для кошачьего племени, так сильно там пахло валерьянкой и кошачьей едой...
Я вошла в отель «Ритц» походкой победительницы, нашла администратора, который занимался записью учащихся на кулинарные курсы, и заплатила ему наличными.
– Мадемуазель живет здесь, в отеле? – заулыбался администратор.
– Нет, но, может быть, перееду, – нежно улыбнулась ему я.
На самом деле мне не хотелось переезжать. Роскошь «Ритца», вся его позолота, мрамор и хрусталь, больше не имела надо мной власти. Мне хотелось вернуться в свою скромную гостиницу – что-то подсказывало мне, что Данила рано или поздно придет в наш номер с видом на Монмартр.
Все мои мечты сбылись. Весь Париж, все будущее, весь огромный мир лежал у моих ног.
Примечания
1
Французская художница-абстракционистка русского происхождения.
2
Похлебкин Вильям Васильевич – российский ученый, историк, географ и писатель. Широко известен, в частности, благодаря кулинарным книгам, которые, помимо рецептов, содержат множество интересной исторической информации.
3
Заброс (сленг диггеров) – проникновение на объект.
