Так Бывает - Никтория Мазуровская
Больше она ничего не слышала, сон накрыл ее с такой силой, что сопротивляться она бы и не посмела. Только успела распознать запах.
И лишний раз убедиться, что она таки сумасшедшая. Иначе как объяснить, что ее пижама пахнет «Фаренгейтом»?
ГЛАВА 16
Как то, по-другому, Дима себе представлял их совместную встречу. Ну вот, совсем иначе она ему виделась. Стыдно признаться, он даже сценарий в своей голове придумал, слова, что скажет Тане, тоже придумал, а как увидел, ничего дельного в голове и не осталось. Только желание встряхнуть ее хорошенько, наорать за то, что позволила довести саму же себя до такого плачевного состояния.
Он не смог сразу ответить Олегу, но как только увидел пропущенные звонки, не раздумывая рванул в аэропорт. Затылком чувствовал, что нужен сейчас, именно здесь. Подкоркой ощущал, что нужен. Что случилось что-то нехорошее и его девочке нужна поддержка.
Так, по сути, и оказалось. Смог дозвониться до Кирилла и узнать все ли в порядке.
Все оказалось в гребаном непорядке.
Он не стал разбираться и думать о своих поступках, о ее поступках. Плевать ему было, если уж совсем честно.
У него было два желания: увидеть Таню, убедиться, что жива-здорова, и дать по роже ее Санычу, так, чтобы кисть заболела от удара, чтобы услышать хруст носовой перегородки, чавкающий звук поверженной ткани и кровь. Он хотел крови этого гадского мужика.
Естественно, первым делом, куда он отправился, была квартира Тани, и то, что он там увидел, его не обрадовало, никак.
Заболела.
Бледная, с синяками под глазами. Кожа приобрела оттенок зеленого. Стонала, что-то бормотала, металась в бреду от высокой температуры. Кашляла.
За те шесть часов, что он добирался до своей семьи, она чуть ли не в гроб себя загнала.
Олег рассказал о приезде врача, назначении лечения и прогнозах.
В принципе, ничего страшного или серьезного, но ослабленный организм из-за плохого сна, и длительного стресса стал настолько слабым, что понадобилось немного времени побыть под кондиционером, чтобы подхватить ангину.
Молодец, что тут еще можно сказать.
Взрослая женщина, а ведет, порой, себя не лучше подростка.
Кирилл перепугался не на шутку, и когда Дима вошел в квартиру…не кинулся обниматься, конечно, но ощутимо выдохнул облегченно и все же крепко обнял, похлопывая по плечам, а Дима в ответ сам теснее сжал, потому что телефонных разговоров стало недостаточно. Мало.
– Пап! Ты тут!
– Я тут, – повторил, скрывая дурацкую радостную улыбку от Олега, который переводил задумчивый взгляд от него к Кириллу, но молчал, – Что у вас тут происходит? Как она умудрилась?
– Да обычно. Довела себя. Саныч добавил в этот коктейль масла и все, вспыхнула наша девочка, как спичка.
– Ладно, потом расскажешь. Она в спальне?
Дима, как у себя дома спокойно прошел в ванную, помыл руки и отправился к своей Тане.
И вот сидел, смотрел на нее и гадал, как она отреагирует на его появление, когда проснется? Он, конечно, не ждал особой радости или счастья, но в глубине души хотел бы увидеть именно это в ее глазах. Только он подозревал, что мечты так и останутся мечтами. Она слишком упряма, чтобы просто взять и прекратить мучить и себя, и его.
Где-то там, на кухне, Кирилл ставил чайник, Олег с кем-то говорил по телефону, а он все смотрел и смотрел, оторваться не мог.
Кому-то это странным покажется, но только не для него.
Дима слишком давно не видел свою девочку, слишком. И даже успел отвыкнуть от ее вида. Помнил все ее черты, каждую впадинку, каждую родинку на ее теле, но все равно оказался не готов вот так близко находиться.
Похудела опять, дурочка.
Скулы заострились, щеки пропали, только глаза и остались: огромные, зеленющие. Сейчас закрыты, но стоит только открыть и все,– пропадет, утонет в этой зелени.
Она его приворожила, не иначе.
Губы тонкие, бледно-розовые, со следами от ее же зубов, будто кусали их, сдерживаясь от крика.
На правой руке тоже следы заметил. Зажимала себе рот, чтобы не кричать.
Что ж ты с собой делаешь, а, маленькая? Зачем так себя мучаешь?
Он не мог задать эти вопросы вслух, потому что боялся, что она услышит и ответит. Ее ответов он страшился больше всего на свете.
Они через столько прошли за этот год, а особенно за эти последние месяцы, что он не мог не чувствовать себя виноватым в том, что сейчас происходит. Это в разговоре с Кириллом можно позволить себе думать о будущем, мечтать, планировать. Но, вот она их реальность.
Когда ей плохо так, что умереть хочется, что нет сил сдерживать свой крик и страх, она зовет на помощь кого угодно, но только не его. Это ли не показатель ее чувств? Да, они разведены. Да, он старался дать ей время прийти в себя. Да, не появлялся и не давал ей повода для этих самых звонков… но, Господи, неужели так сложно позвонить ему самой и просто спросить «как дела»?
Только, это Таня хотела свободы. Таня хотела развода, и он позволил себе на минуту, всего на минуту подумать, что без него ей лучше.
Только, ни хрена, это не правда.
Может, Таня и изменила кардинально образ,– блондинкой быть ей идет,– но это ничего не значит.
Она все равно ЕГО, и только ЕГО женщина.
Дима не удержался, лег рядом, обнял, пытаясь таким образом поделиться хоть капелькой своей силы, своего тепла.
А она зашевелилась сразу, забарахталась под легким пледом, скинула тот с себя и практически залезла на него.
Ноги на его живот закинула, головой улеглась, удобней, в изгибе шеи… и это все, не просыпаясь. Только, носом, воздух посильней втянула, еще и еще раз, замерла на миг и успокоилась. Расслабилась вся и будто растеклась по нему.
Его тряхнуло. Передернуло всего от такого поведения, от ее доверчивого дыхания, от ее положения.
Она почувствовала его запах. Одеколон, который сама же ему всегда покупала. Задышала им. Как он мог в такой ситуации оставаться спокойным? Как? Если любимая женщина доверчиво забралась на него, улеглась сверху и дышит им, в прямом смысле этого слова. Как?
И он не остался спокойным.
Начал целовать до чего мог дотянуться.
Покрывал короткими поцелуями щеки, веки, губы, – все.
Перевернулся и навис над ней, всматриваясь в тени под глазами, слушая ее прерывистое дыхание, и сам надышаться не мог.
Она потянулась за ним, требуя, чтобы не прекращал ее целовать. Но он не мог
