Наталья Светлова - Научиться дышать
— Уже поздно сочувствовать. Слишком поздно. Потопаю я к этому монстру. Соль верну позже.
— Можешь не возвращать, — простила ей этот невеликий долг Вересова и закрыла дверь. — Соль я могу купить и сама.
Теперь у нее нет никого, кроме Джордана. Поэтому денег на соль много. Соль и зеркала — вот и все описание ее нынешней жизни. Котенок, словно прочитав ее мысли, прибежал из комнаты и потерся о ногу хозяйки.
«Кошка — самый ярый анархист», — подумалось Ирине, когда наполняла миску кота кормом.
Хемингуэй абсолютно прав. Приобщившись к жизни с котенком, она стала чувствовать себя иначе. Человек действительно пакостит и не прибирает за собой, в отличие от свободных и своеобычливых котов. Люди неизменно проигрывают в любых сравнениях с животными. Им еще учиться и учиться у котов. Пожалуй, стоит перечитать «По ком звонит колокол». Решив так, девушка принялась за сборы. Скоро выходить.
***
На улицах Арбата зацвели лужи, точно цветы в маковом поле. Хлюпанье и шлепанье обуви создавало неповторимую, встречающуюся только осенью мелодию. Творческим людям она навевала новые идеи, вдохновляла на передачу новых чувств.
Ирина устроилась с небольшим переносным холстом в довольно укромном местечке, не горя желанием быть увиденной полицией и выгнанной с этого места. Она получала удовольствие, рисуя тут, порой совершенно безвозмездно, в любую погоду.
Когда-то, кажется, в прошлой жизни, она и не представляла себя, сидящей среди обычных людей, спешащих по своим делам, в обычной одежде с самыми обычными помыслами в голове.
— Здравствуйте, — к ней подошел мальчишка лет десяти. Шапка сбилась набок, куртка и штаны заляпались грязью. — Можно у вас заказать портрет?
— Можно. Кого рисовать будем? Тебя?
Он кивнул, и девушка помогла ему правильно устроиться на стуле. Ребенок не мог усидеть спокойно, и в этом не было его вины. В нем она видела еще одну закономерность жизни. Все мы так суетимся, возимся на пустом месте, дергаемся. И в итоге картина всей нашей жизни выходит смазанной и нечеткой, разительно отличаясь от желаемого результата.
— Как тебя зовут, малыш? — спросила Ирина, смешивая краски и меняя кисти.
— Дима.
— Портрет для себя хочешь или в подарок?
— Маме подарить. Она болеет, — с некоторой запинкой ответил мальчик, — но я очень люблю ее.
— Все так и есть, Дима. Мы любим маму, несмотря ни на что. Мы должны ее любить. Ты молодец.
Сердце сжалось от тянущей, колющей, режущей боли одновременно. Когда болит душа, боль нельзя классифицировать. Она становится цельной, вбирает в себя все разновидности и понятия страданий. Боль срастается с тобой, становится неделимым единством.
Над головой начали сгущаться тучи, словно водоворот, что вот-вот втянет в себя людей с их заботами и делами. Она даже незримо ощущала капли дождя на лице. Так и хотелось закрыть глаза, подставив лицо под ливень. Больше ей нечего опасаться: дождь не смоет нарисованную дорогой косметикой маску, не испортит одежду из тончайшей, деликатной ткани. Дождь отныне не причинит ей вреда, ведь ее самой нет.
— А еще долго? — не мог усидеть ребенок, словно весь на шарнирах.
— Потерпи еще чуть-чуть. Ради мамы.
Мысли о матери всколыхнули в душе размышления о полосах жизни. Светлые ли полосы, темные ли они — все это наш собственный выбор. О чем бы ни заходил разговор, в чем бы человек ни винил судьбу, все в итоге сводится к выбору. Свет и мрак. Счастье и горе. Смех или слезы. За чем протянешь руку, то и получишь.
Как порой мы любим плакаться в жилетку подруги о том, какая судьба несправедливая и как мы устали топтаться на черной полосе. Но разве кто-нибудь может расстелить под нашими ногами мягчайший ковер или застелить землю опилками? Разве кому-нибудь дана такая власть, чтобы раскрашивать жизнь в зебру? Да. Человеку. Каждый волен в своей жизни творить или вытворять.
— Кажется, сейчас дождь пойдет. — Мальчик поднял голову к небу. — Может быть, даже ливень.
— Не волнуйся, осталось совсем немного.
Последние штрихи телесного и темно-коричневого для шапки, характерно сбившейся набекрень; капля лучезарно-синего для неба, чтобы показать лучик надежды и кусочек неяркого солнца, чтобы малыш всегда знал, что оно непременно появится. Даже после ливня.
— Ну держи, оценивай работу, — она повернула к нему холст, и в глазах мальчишки замерцали огоньки радости.
Затем за долю секунды его глаза потухли, словно бы огонь в них залили ледяной водой. Ирина не на шутку забеспокоилась. Ему не понравился портрет? Или ребенок думает о больной матери? Ни то, ни другое не было приятным для нее, но первый вариант был бы предпочтительнее.
— Простите, тетенька, — тихо произнес мальчуган, опустив глаза к сырой земле. — Я соврал вам.
— Мама у тебя не болеет? — укоризненно спросила она, уже имея желание отчитать сорванца за шутки с непростительными вещами.
— Болеет, — Дима расклеился окончательно, как подошва некачественных ботинок в такую погоду: с треском, жалобно, неожиданно. Слезы потекли по его перепачканным щекам, нос зашмыгал, и вот уже весь Арбат слушал эту грустную песню. — У меня нет денег, тетенька. Только эти, — он протянул ей в маленькой ладошке несколько монеток десяток. — Но я могу выполнять ваши поручения вместо денег.
Девушка горько усмехнулась, горечь так и смазывала ее губы кислым бальзамом. Бедный мальчик. Так на нее похож. Сеть трещинок покрыла ее сердце, все внутри зазвенело от жалости к ребенку. Она обняла его, крепко прижимая к себе, ощущая первые капли холодного дождя на лбу.
— Знаешь, Дима, я тоже много лгала в этой жизни, — ее шепот теплым дыханием коснулся щек мальчика. — И не бывает лжи во благо, хотя нам так часто порой кажется. Главное, чтобы рядом с нами всегда были люди, готовые простить нам нашу ложь.
— Вы простите меня?
— Мне тебя не за что прощать, мой хороший. — Ирина отпустила мальчика и завернула картину в бумагу, спасая ее от влажности. — Забирай и порадуй маму.
— Что я должен сделать взамен?
Она подумала с минуту; неприветливый дождь подгонял мысли, точно хилое суденышко по реке. Мальчишка выглядит не лучшим образом: грязный, промокший, шатается по улицам, возможно, не ел, готов выполнять любую работу взамен денег. К тому же мать болеет. Ему должно быть нелегко.
— Я тебе сейчас скажу адрес, а ты должен будешь прийти по этому адресу завтра в четыре часа. Сможешь?
Ребенок охотно согласился, испытывая симпатию к незнакомке, которая так с ним добра. Вересова продиктовала ему адрес, еще пару раз переспросила, чтобы убедиться, что он запомнил, и отпустила мальчишку. Смотря вслед ему, несущему картину, она помнила огоньки в этих детских глазах. Пусть всегда в глазах наших детей будут лучами сиять добро и радость, пусть никогда они не познают всей боли этого мира.
