Отблеск миражей в твоих глазах (СИ) - De Ojos Verdes
Похуй.
Хочу очутиться с ней в квартире поскорее, в глаза посмотреть, вопросы задать.
Но Лус опережает меня:
— Ну и зачем ты это сделал?
Не нравится её голос. Подавленный, глухой, стертый. Не чеканушка это. Нет.
— Ты попросила.
— Смешно…
— Разве? — отражаю невеселую иронию. — Что здесь смешного? Ты позвала — я пришел.
— Какое благородство напоследок… Даже в последний день одариваешь меня геройскими поступками. Спасибо.
Я поворачиваю к ней голову, взгляд поймать хочу, но она упорно таращится в окно. В салоне, несмотря на тепло, сквозит холодом. С ней что-то не так. Поза сломленная, плечи опущены.
— Что у вас произошло? — стараюсь говорить спокойно и вновь возвращаюсь к дороге.
— Тебе какая разница? — летит раздраженно.
— Ты его отшила, но малой не отстает? — давлю упрямо.
— Не лезь ко мне со своим внезапным интересом, ладно? Ты выиграл, этого ведь достаточно?
— Что выиграл?
Не отвечает. Настороженно кошусь на неё. Ноль реакции. Ребус, блядь.
Вскоре заезжаем во двор, и меня глушит её сбивчивым монологом:
— Я и сама не понимаю, что ты выиграл, — стреляет в меня сердитым взглядом, на секунду поджав губы. — Я ничего не понимаю! Только отстаньте от меня оба, пожалуйста! Я не монета в вашей давней игре, ясно?! Соревнуйтесь с другими!
И выбегает на улицу.
Срываюсь следом, хватаю за руку в паре метров от подъездной двери, жестко тяну на себя и фиксирую, обездвиживая. Ливень хлещет в лицо, намокаем моментально. Но я так зол, что мне плевать на внешние помехи.
— Ты что несешь? — цежу, встряхивая её. — Откуда набралась этого бреда?
— Что не так, Барс? Пасынок твоей матери сегодня остался ни с чем, ты без боя утащил то, чего он якобы усердно добивается с момента, как узнал, с кем я живу. Старое доброе соперничество, идущее из травмированного детства, нет? Ни ему, ни тем более тебе я на самом деле нафиг не сдалась. Будешь отрицать?!
Ей больно. Сука, ей больно. Резонирует во мне эта ебучая агония. Зыбью расходится по коже, оставляя за собой ожоги.
Убью гаденыша… во что заставил её верить, уебок?!
— Буду, — хрипом отражаю.
— Барс…
— Трогал тебя? Я спрашиваю, он трогал тебя? Обижал?
— Никто меня не трогал! — взрывается криком. — И ты меня не трогай!
Застываем. Оба не шевелимся. Но лихорадочно рассматриваем друг друга через толщу воды. В хлам молотит менталку.
Задетая маленькая зараза. На мне решила выместить обиды или всё же есть там что поглубже? И химия между нами фонтанирует, как и прежде?..
— С ним почему не осталась? — толкаю тише.
Раз уж всё равно думала, что игра, могла же поступить иначе. Мне досадить, например.
Ослабляю хватку и перемещаю ладони ей на плечи, вжимая в себя намного нежнее.
— Так захотелось, — вздергивает подбородок. — Тоже, считай, прощальный подарок тебе. Потешишь свое эго на досуге.
Лбом падаю на её лоб:
— Гонишь, чекануш? Правда думаешь, я бы тебя так… унизил? И бьешь побольнее, уже успев отыскать мою брешь?
— Я не знаю, Барс, — шепчет устало. — Как по-другому объяснить твой неожиданный порыв спустя два месяца бойкота? Слушай, я тебя не осуждаю…
— Заткнись. Сказал, буду отрицать, — отрывисто отстраняюсь и ловлю Лус в фокус. — На самом деле… ты мне нафиг сдалась. Очень даже.
Наклоняюсь ближе, впитываю эту долгожданную тотальную растерянность, когда у неё нет слов и расшатан контроль над ситуацией. Дерзость и упрямство плещутся на дне желтых глаз, но этого недостаточно, чтобы сейчас дать мне отпор. Я в разы мощнее. Я теперь цельный. Потому что перестаю сопротивляться самому себе, принимая несомненный исход. Ширюсь в этой своей мощи.
Пора творить глупости. Самое время.
— Ты моя зона ответственности. И просто… моя ты, — разламываю этим заявлением пространство на «до» и «после».
И, сука, наконец-то касаюсь её губ голодным алчным поцелуем.
45. Лус
В первые несколько секунд я просто не верю в происходящее. Напрочь теряю себя, поддаваясь напору Барса. Раньше думала, такое только в кино бывает — два беспечных идиота, которым весь мир нипочем, мокнут под усиленным дождем в шаге от дома. Глупость же. А в груди почему-то сладко ноет от этой глупости. И внутренний жар своей мощью отражает, разбивает внешний холод, превращая нас в комок контрастов.
Его губы на моих губах… Тело к телу. Боже, мне так горячо, будто я прижата к конвектору, обжигающему кожу.
Барс. Целует. Меня. Как же он меня целует… Жадно. Голодно. На грани грубости. А я — отзываюсь, черт, не с меньшей алчностью. Цепляюсь за него крепко-крепко и покоряюсь повальному сумасшествию. В животе всё скручивается во внезапном приступе счастья, под ребрами сердце пускается в новый безумный ритм.
Я не понимаю, как мы оказываемся в подъезде. Игнорируя лифт, поднимаемся на четвертый этаж. Ползем — правильнее. Единой конфигурацией, так и не разомкнувшись. На лестничных пролетах вообще пропадаем без вести, долго-долго смакуя друг друга. Как проходим ступени — тоже не понимаю, сотни раз могли сорваться и сломать шеи. Но никто не включает здравый смысл, нас переклинило, мы застряли в ощущениях. Все действия направлены только на то, чтобы углубить их, расширить. Это какое-то чувственное крещендо — больше, сильнее, безбашеннее.
Заваливаемся в квартиру в буквальном смысле. Как открыли — тоже не знаю. Несуразным кубарем толкаемся по стенам, продвигаясь дальше. Умереть легче, чем оторваться. Жизнь будто зависит только от нашей одержимой сцепки, сохраняется исключительно на спасительном смешавшемся дыхании.
А потом Барс подсаживает меня на высокую коробку — часть его собранных вещей. Он ведь завтра съезжает…
И в моей голове что-то безжалостно щелкает, вышвыривая в реальность.
Начинаю отбиваться, пытаясь отстраниться. Он не сразу осознает, чего я добиваюсь. С огромным трудом отрывается от меня, и мы тут же налаживаем визуальный контакт. Ошалевшие, хватающие ртом воздух, с опухшими ноющими губами. Мокрые, подрагивающие. Совсем дурные, словом. В его взгляде — недовольство, непринятие. И желание.
Ладонями отталкиваю Барса, который успел примоститься между моих ног.
Окатывает жутким стыдом. Что я творю? Раскрылась тут перед ним, как девка последняя. Чуть не отдалась на картонной коробке.
Опускаю глаза и прихожу в ужас от своего вида. Мало того, что тонкое шифоновое платье облепило тело второй кожей, так еще и задралось по самое не хочу, пока Таривердиев перемещал меня.
Тянусь к подолу, но Барс перехватывает мои запястья.
— Эй-эй! Что вот началось, а? — Господи, голос такой низкий, хриплый. — Ты же тоже хочешь…
Кипятком ошпаривает его заявление.
Брыкаюсь.
Не отпускает.
— Барс, пожалуйста…
Он застывает на секунду. Видит, что задыхаюсь в эмоциях.
— Лус, — поддевает пальцами мой подбородок, чтобы посмотрела в лицо. — Скажи, что тебя останавливает?
Что меня, блин, останавливает?! А что тут, вообще, может не останавливать?!
Я решаю упорно молчать и не поддаваться манипуляциям. Безмолвно требую отпустить меня.
И я же следом умираю от той нежности, с которой он в ожидании ответа вытирает мои нижние веки и щеки от потекшей туши.
Замираю. Ресницами хлопаю медленно-медленно, глядя на него из-под них.
— Я тебе никогда не нравилась, — шепчу сломленно. — Ты же меня не воспринимаешь как девушку. Секс ради секса — это не про нас, Барс. Пожалуйста.
Слушает внимательно и серьезно, кивает, мол, принято.
— И эта история между тобой и Маратом… я не хочу никому делать больно. И чтобы мне делали больно — тоже. Не хочу, чтобы меня использовали.
Таривердиев мотает головой и кривится, словно просит не продолжать. Наклоняется ближе и чеканит жестко:
— Забудь о нем. Выброси из головы мысль, что тебя используют. Тем более — я. Ты не можешь в это верить по-настоящему, ты же… пиздец… ты же меня знаешь, Лус.
