Девочка, которую нельзя. Книга 2 - Стася Андриевская
Выскочив из последнего подъезда, мы сразу же свернули за угол, а оттуда — скрываясь в тени палисадника — в ночь. Потом ехали куда-то на автобусе, шли пешком и снова ехали, но теперь уже на такси.
Наконец зашли в какое-то здание, и Игнат без запинки потащил меня в комнату со спёртым, пропитанным вонью грязных носков воздухом, двухъярусными кроватями и храпящими на них мужиками. Извлёк из вещевой ячейки у стены свою давнюю дорожную сумку, доверху забитую вещами. Кивнул мне:
— Пойдём!
Я, конечно, удивлялась происходящему: и этому, явно заранее приготовленному месту, и содержимому сумки, но с другой стороны — не особо-то. Подумаешь, шпионские страсти. Первый раз что ли. Я даже с расспросами уже не лезла — а смысл? Заперлись в душе, Игнат переоделся.
— Побудь здесь, в идеале попробуй поспать, — спрятал под куртку пистолет из сумки. — Я вернусь утром.
— Куда ты? — испуганно кинулась я ему на шею. — Ну куда опять? У тебя же здесь всё есть, даже денег целый пакет! Давай просто возьмём такси и уедем отсюда к чёрту, ну пожалуйста!
— Обязательно уедем, только не в таком виде! — с улыбкой поддел он кончик моего носа. — Испугалась сегодня?
— Тупой вопрос!
— Ну не скажи! Держалась так, как будто не впервой. Девушка Джеймса Бонда нервно курит в сторонке.
— Дурак! — ласково-капризно надулась я. — Когда мы из этого дерьма выберемся, я подамся в сценаристы, точно. Боевички писать буду, по реальным мотивам.
— А как же лошадки? Кто же их будет лечить?
Я обняла его, чувствуя, как тревожно на сердце, но понимая, что с этим просто нужно учиться жить, потому что он такой. Его не переделать.
— Когда-нибудь ты мне всё объяснишь, ведь правда?
— Обязательно, — обнимая в ответ, уверенно пообещал он. — Когда-нибудь ты обязательно всё узнаешь! А теперь бегом спать!
Снова эта манера — говорить о моём будущем так, словно в нём нет места ему самому! Сердце защемило невнятной гнетущей тоской, но я лишь послушно подцепила сумку на плечо и побрела из душевой в сторону комнат.
Он вернулся часов около десяти утра — приодетый в новьё и с покупками для меня. В его пакетах было всё: от зимних ботинок, до куртки, включая повседневную одежду и даже тёплые колготки. Мы собрались и как-то совершенно по-обыденному, не прячась и даже почти не озираясь, вышли из хостела и направились к метро…
Глава 26
В Питер мы тогда так и не поехали, и вместо северной столицы оказались в какой-то северной глуши. Это было и похоже на то, как минувшей осенью мы жили в городском посёлке на окраине тайги, и совсем иначе — на этот раз была какая-то заимка километрах в десяти за окраиной маленького хутора, приземистая лесная изба из дочерна потемневших, обросших мхом брёвен. Дровяная печка, туалет на улице, крохотная, закопчённая банька с покрытой еловым лапником крышей. Снегоход, без которого сюда ни добраться, ни выбраться, разве что на лыжах. Бензогенератор, который, казалось, тарахтел на всю окутанную сонной тишиной округу, но зато и давал электричество в быстронаступающих сумерках.
Здесь было и безумно романтично, даже сказочно, и в то же время страшно. Особенно по ночам, когда за окнами кто-то явно рыскал, фырчал и повизгивал, а поутру снег оказывался вытоптан следами животных.
— Никогда не оставляй съедобного на дворе, — поучал Игнат, — привлечёшь хищника. Двери и окна всегда запирай. Поддерживай под навесом у входа чахлый костерок с сырым поленом, чтобы перманентно слегка дымило. В туалет только с дробовиком…
В целом быт быстро наладился. В подполе оказались внушительные запасы провизии, воду топили прямо из снега, поленьев для колки дров тоже дополна. Но главное — здесь Игнат был со мной, и только со мной. А если и отлучался на охоту, то ненадолго — максимум на день.
По вечерам мы обычно сидели у костра и болтали. Игнат рассказывал про Африку, Дальний и Ближний Восток — не о том, что там делал, конечно, а о тамошней жизни, обычаях и особенностях. Он знал и повидал очень много, и с каждым днём всё больше погружаясь в глубину его жизненного опыта, я всё отчётливее понимала, что не просто легкомысленно влюбилась в загадочного брутального мужика. Я пропала в нём. Без него меня больше просто не было. Просто он и стал моей жизнью. И так хотелось признаться ему в этом! Распирало, пекло изнутри… Но вместо этого я рассказывала о своём детстве. Самой не особо-то и хотелось, но Игнат просил, и я говорила. Я вообще готова была на голове ходить и виться ужом, чтобы хоть на полноготочка быть ему такой же интересной, как и он мне.
Как-то даже подняли тему проклятых камней, и Игнат заявил, что я наверняка знаю, где мама их спрятала. Что не может быть, чтобы не знала. Чуть не поругались тогда, благо и Игнат не стал гнуть свою линию… и я почувствовала вдруг сомнение в том, что действительно не знаю. Гоняла в уме воспоминания о нашем с мамой бегстве из дома, о том, что она тогда говорила, как себя вела, и было ощущение, что я действительно что-то упустила, и всё что нужно — просто вспомнить…
Однажды в сарае нашлась книга «Маршал Советского Союза Г. К. Жуков. Воспоминания и размышления» — семьсот страниц мелюсеньким шрифтом, первые тридцать из которых оказались выдраны, то ли по делам туалетным, то ли на растопку. И мы стали по очереди читать книгу вслух, погружаясь в глубины истории Великой Отечественной войны. Чем только не займёшься, когда больше нечем!
А ещё я каждый день стреляла. Игнат то ли от скуки, то ли реально видя в этом необходимость, гонял меня по разборке-сборке и чистке оружия и попаданию в мишени — стоя, лёжа, с колена…
И конечно было много секса. Очень много. Слегка недомытого, наполненного истинными запахами наших тел, и от того по-особенному искреннего и страстного.
Эта жизнь напоминала мне книгу или даже фильм, героями которого мы неожиданно стали. И всё же, несмотря на уединённость и кажущийся покой, нутро моё наоборот, ещё больше звенело от напряжения — была во всём этом какая-то… конечность. Как будто мы лишь делали вид, что у нас всё отлично, а на самом деле занимались самообманом.
