Эми Дженкинс - Медовый месяц
– А что очевидно? – спросила я.
– Ты вышла замуж не за меня. И я женился не на тебе. Это очевидно.
– Ничего страшного, – ответила я и попросила: – Расскажи мне про Черил.
– Что ты хочешь узнать?
– Почему ты влюбился в нее?
– Не знаю. – Он пожал плечами. – Спроси Черил.
– Ее здесь нет, – сказала я.
– Не знаю, – повторил он. – Когда я рядом с Черил, я думаю, что, возможно, Санта-Клаус существует. Вполне возможно, начальнику отдела разработок в «Юниверсал» пришла на ум причуда побеспокоиться о моих интересах. Не исключено, что я – образцовый парень, а не какой-нибудь степфордский пиджак,[56] пустой внутри, как высохшая тыква.
– Ого, – сказала я. – Наверное, тебе ее не хватает.
– Да, – ответил он. – Я подумал, что она – мое спасение. Но это оказалось иллюзией. Санта-Клауса не существует. А начальник отдела разработок в «Юниверсал» думает лишь о фильмах для взрослых, и больше ни о чем.
– А ты – высохшая тыква? – спросила я.
– Не знаю, – ответил он.
– Ты любил Черил? – Я вдруг поверила ему, решила, что он честный.
Он по своему обыкновению думал целую вечность, а потом сказал:
– Не совсем.
– Так что же это было?
– Не знаю, – ответил он, еще немного подумав. – Она вроде как поднимает дух – исправляет все, как надо.
– Так что же… Ты думаешь, что не был бы с нею счастлив?
– Наоборот, – ответил он. – Думаю, что я-то как раз был бы с нею счастлив.
Ой!
– Скажем так, – продолжил Алекс, – я думаю, что она не была бы со мной счастлива. – Небольшая пауза. – Я не хочу делать ее несчастной. Не хочу жить таким образом.
– Понятно, – сказала я. А чуть погодя добавила: – А меня ты разве не можешь сделать несчастной? – Словно мне не хотелось оставаться вне игры в ставках на несчастье.
– Могу. Но это будет совсем по-другому.
– Почему?
– Потому что, когда наутро после свадьбы я проснулся с Черил, я совершенно ясно осознал: это не то, о чем я мечтал. Это не моя мечта.
Мне хотелось спросить: а это – твоя мечта? Но что-то меня остановило. К тому же он сам сменил тему, наклонившись и покрыв поцелуями мой живот.
После акта любви Алекс повернулся ко мне спиной и собрался спать. Мне хотелось, чтобы он обнял меня. Мне хотелось, чтобы мы всю ночь лежали, прильнув друг к другу, как ложки.
Я ничего не сказала. Но он услышал меня.
– Я всегда сплю на левом боку, – сказал он. Но дело было не в этом.
Я закрыла глаза. И не могла отвязаться от мысли, что наши тела, когда мы позволяем им, говорят лучше, чем может сознание. Или когда-либо сможет.
Только на следующий день, когда я снова оказалась на своем одиноком лежаке, глядя на ту странную черепашью скалу и не читая книжку, я осознала, что Эда мы вообще не касались.
И вот я лежала там и размышляла о предложении Алекса сократить наше пребывание в «Ла-Посаде» и вернуться в Лос-Анджелес, чтобы встретиться с реальностью. Всякий раз, когда я задумывалась над этим предложением, оно меня коробило. Коробило то, что Алексу хотелось поскорее завершить наш медовый месяц.
Медовый месяц! Я вздрогнула от этого слова. Я напомнила себе, что у нас медовый месяц. Но потом поняла то, что какой-то частью ощущала и так: что наш медовый месяц… несколько нетрадиционен. И все же это медовый месяц. А потом я почувствовала, что не смогу сказать Алексу, как меня ранит его мысль о завершении медового месяца: ведь если он сам не догадался об этом, то и не понял бы, почему она меня ранит.
Потом, сама не знаю почему, я предалась воспоминаниям о времени, когда мне было девять лет и папа взял меня с собой покупать мне пальто. Это был очень редкий и странный случай, и я до сих пор не могу взять в толк, почему он взял меня покупать пальто. Мы пошли в сверхсовременный магазин на Кингс-роуд с чудесными детскими шубками из искусственного меха. Я примерила две – одна была колючего верблюжьего цвета, другая – из потрясного черно-белого жеребка. Я видела, что папе больше нравится верблюжья, но сама хотела жеребка. Хотела, хотела, хотела.
Чем больше папа объяснял мне, почему разумнее выбрать верблюжью, тем больше мне хотелось жеребка. Потом вдруг он сдался – и мне достался жеребок.
Наверное, когда он платил за покупку, у меня возникли первые сомнения: теперь, когда шубка моя, действительно ли я ее хочу? Не тяжело ли будет ее носить? Что скажут подруги? Получалось так, что, когда она стала моей, что-то в ней стало не так.
И мне всегда было не по себе в этой шубке. Всегда. Потом я испытала облегчение, когда выросла из нее и увидела, как ее увозят в Оксфам,[57] – я представляла, как кто-то из бедных детей в Африке голодает и парится в моей несчастной шубке.
Не знаю, почему у меня в голове всплыл тот случай, но он всплыл. Иногда мне кажется, что в верблюжьей шубке я была бы счастливее. Несмотря на то что сама клянчила жеребка. А может быть, именно поэтому.
Глава двадцать первая
Кому: [email protected]со. uk
От: [email protected]
Тема: обожемой
Дорогая Хани,
я остановилась у Мака в гостевой комнате. Он слег с любовным недомоганием. По крайней мере, так говорит. Возможно, это тяжелое отвыкание от никотина. Слишком резко завязал. Говорит, что за всю свою жизнь и дня в постели не провалялся.
Его подчиненные сходят с ума. Кажется, они не сомневаются в том, что миру настал конец, раз Мак не может прийти на назначенные на сегодня встречи. Они пытаются прислать: а) парапсихологов, б) психоаналитиков. Постоянно прибывают корзины с фруктами. Кто-то прислал по ошибке корзину для новорожденного, полную погремушек пастельных тонов, талька и мягких игрушек.
Я очень устала. Нас всю ночь не было дома, мы спасали твой брак. Дел, Пол и я были как три мушкетера. Дел снова здесь – она взяла двухнедельный отпуск и вернулась утрясти дело с кольцом от Тиффани. Разбила лагерь в номере Эда. Говорит, что в Лондоне не может прийти в себя.
Если честно, Пол считает, что спасать твой брак не нужно, но все равно этим занимается. Наверное, боится, что что-нибудь упустит, если устранится.
Делла и я убеждены, что ты попалась на быструю дозу мгновенного наслаждения и скоро насытишься каштановым муссом по имени Алекс и захочешь вернуться к недоваренной брюссельской капусте – Эду. Ты понимаешь, что я имею в виду.
Если говорить откровенно, это мое впечатление, а не Дел. Дел несколько сомневается в твоем стремлении оседлать коня. Она считает, что ты сама подложила себе свинью и теперь лучше дать ей дойти в собственном соку и тому подобные мушкетерские сантименты. Я ей говорила, что мы горько раскаемся, если ты приедешь из Мексики искать Эда, а его здесь уже не будет. И просила ее подумать обо всех тех часах, что мы провели на телефоне, выслушивая тебя, и вообще куй железо, пока горячо (мушкетеры любят говорить пословицами).
