Роман… С Ольгой - Леля Иголкина
— Ничего не выходит, Юрьев, — она куда-то в глубину бормочет.
— Ро-о-о-ма, — терпеливо исправляю обращение.
— Всё закончилось, Рома.
— Скажи мне «привет», а дальше видно будет.
— Привет!
— Голова болит, жена? — растягиваю губы, словно наглой рожей в миску с тёплым молоком ныряю.
— Нет.
— Это ли не прекрасно?
— Я хочу, чтобы ты ушёл, — громко выдыхает.
— Идём-ка в душ, наверное?
— Это финал, Юрьев. Признай же и проваливай на любимую работу.
— Ты права. Вчерашний день с радаров наконец-таки сошёл, но мы выжили после стихийно организованного застолья. Кстати, я наелся. Было хорошо и чуть-чуть прикольно.
— Зачем это всё? Зачем эти утренние, никому не нужные, стыдящие меня или отвлекающие от чего-то разговоры? Зачем твоё ежедневное, по расписанию возвращение сюда, домой? Ты скурвился, Юрьев, рядом со сбрендившей женой. Разве сам этого не замечаешь? Никуда не ходишь. Сидишь и держишь мою руку. А мог бы девок трахать и…
— Я приготовил тосты с сыром, как ты любишь. Для справки, Лёль. Мне нравится доставлять сексуальное удовольствие только тебе.
— Мужик готовит… — Оля по-кошачьи фыркает, не обращая на последние слова внимания.
Ну что ж…
— Не вижу в этом криминала, — теперь смотрю в окно.
— Ни-че-го, — тяжело вздохнув, спокойно тут же добавляет. — Я встану позже. С Костей свяжусь лично. Ничего ему не говори пока. Я закончила с тем домом. Тяжеловато шло, но я справилась. Результат удовлетворительный. Уверена, что шеф будет доволен.
— Я видел.
Она каторжно работает, хоть и не посещает офис нашей фирмы.
— Ты разве не опаздываешь? — пристроив лоб на уложенные друг на друга узкие ладони, бухтит себе под нос.
— Давай позавтракаем, — ещё раз предлагаю адекватный вариант решения утренней проблемы. — Я хочу посидеть с тобой.
— Меня тошнит, — за неимением подушки Оля носом утыкается в матрас.
— Ванная рядом, — куда-то в неопределенном направлении указываю рукой. — Детка, не надо было…
— Детка-а-а-а. Господи, Юрьев, как ты инфантилен.
Ей, наверное, виднее. Однако я до сих пор не понимаю смысла этого срамного слова.
— Выйди! — вдруг резко бьёт ладонью возле как будто болью перекошенного лица, пальцами цепляет свесившиеся на лоб нечёсанные волосы, вместе с этим пищит и грязно, как грузчик, выражается. — Нельзя быть таким, Рома. Твою мать! Неужели ты не понимаешь, как смешон и как противен. Сгинь на хрен!
— Таким? — цепляюсь почему-то именно за это слово. — Каким, Олечка?
— Да. Таким!
— Каким? — уже не сдерживаясь гавкаю.
— Мы десять лет играем в дочки-матери. Я дочь, ты мать… Что это за утренний диалог семейной пары? Ты упрашиваешь меня встать, скулишь о том, что хочешь жрать, посасывая мои пальцы. Потом даешь наставления, как мне следует разговаривать с Марго, заигрываешь, пытаешься вызвать ревность, когда говоришь о несуществующих девках. Юрьев, это не семья, это жалкое посмешище. Фарс и даже не комедия.
Меня устраивает подобная игра. К тому же Оля — неплохой, хоть и несговорчивый противник.
— Попробуем пожить порознь? — внезапно предлагает то, от осознания чего у меня, как правило, быстро закипает в жилах кровь.
Она ведь знает, как неприятны эти разговоры и любезные, как ей кажется, предложения.
— Ну, извини, что я «такой». Мы женаты. Формулировка «порознь» в нашей брачной конституции не фигурирует.
— Пожалуйста, — скрипит расстроенной струной.
— Развода не будет, Оля. Точка! Не будем больше к этому возвращаться. Мне надоело талдычить одно и то же с периодичностью раз в три дня. Смилуйся. У твоего мужа язык заплетается.
— Это глупо! — эхом троекратно повторяет.
Теперь, по-видимому, я ещё дурной, уместнее, наверное, глупый, помимо того, что инфантильный.
— Я прошу тебя выйти, но ты продолжаешь здесь стоять. Я прошу тебя о свободе, а ты настаиваешь на тюремном заключении. Она нужна нам, Юрьев. Обоим! Как ты этого не понимаешь? Неужели ты не видишь, что ни хрена не выходит. Это не брак, не совместная жизнь, не семья, чёрт бы её побрал. Мы с тобой изгои в этом мерзком городе. Сглупили, возможно, струсили тогда, когда была возможность всё исправить. Да, те месяцы были лучшими среди пустых и серых лет после моей смерти, я этого не отрицаю…
Ложь! Она не умерла.
— Замолчи, — цежу сквозь зубы. — Закрой рот!
— Не буду! Слушай, раз решил с утра о мудром поболтать. Мы были счастливы недолго. Словно нас тогда напугали или обманом предложили вариант спасения. Как два болвана, что есть сил ухватились за полую соломинку, да поломали жезл счастьеобретения. И вот теперь ты корчишь сволочь только, чтобы досадить мне и не подписывать бумаги о разводе. Это, твою мать, свободная страна! Я человек, Рома. Вероятно, не совсем здоровый…
— Делаешь из меня подлеца, Лёлик?
— Господи…
И так каждое утро. Одно и то же, но с каждым годом, по-моему, всё только хуже.
— Пора подниматься и приводить себя в порядок, — настаиваю на своём, изображая идиота или того, кто на ухо немного туговат или ни хрена не догоняет. — Развода не будет, Оля. Не старайся. Мы не расстанемся, потому что…
— Ты самодур и чёртов приспособленец! Тяжело начинать с нуля, да? Боишься, что в сорок лет никому не будешь нужен. А я считаю, что неплохо было бы каждому из нас пожить в одиночестве, Юрьев. Пусть Марго тебе поможет. Готовить, кстати, ты умеешь: тосты с сыром, например, задолбанные слойки с малиной, жидкая яичница, горелая картошка и, конечно, сопливый суп в пакетах. Мама не оставит любимого сына. Ты устроишься, муж!
Не стану разубеждать. Пусть наслаждается недосягаемым, пока предоставляется возможность.
— Тебе ведь известна моя позиция. Все наши трудности решаемы, а твои проблемы, — хочу добавить с чем, но не осмеливаюсь, намеренно торможу сознание и убираю колкости из лексикона, — преодолеваемы.
— Иди к чёрту!
— Наши, Оля, — зачем-то быстро уточняю. — Наши проблемы… Извини, я оговорился.
— Наши? — оттолкнувшись двумя руками от матраса, она подпрыгивает на кровати и, провернувшись вокруг себя живым веретеном, шлёпается на задницу, призывно раздвигая бёдра, открывает дырку, бликуя влажными складками половых губ. — Это хочешь? Стоишь тут соляным столбом и молча мастурбируешь. Я слышу, — бьёт кулаком в свою грудь, — как ты сопишь, мычишь, скулишь. Бери, Юрьев, и проваливай е. ашить на свою любимую работу.
— Костя настаивает на окончании твоей дистанционки, — закрыв глаза, степенно сообщаю.
У жены великолепное тело и жутко несговорчивый характер. Ольга виртуозно провоцирует, выставляя противоположную сторону в полнейшем неадеквате.
— Нет, — отрицательно мотает головой. — Мы будем…
— Тебе платят не за то, что ты рисуешь и подчищаешь полки с красно-белым. Шеф вернёт твой кабинет и должность.
— Ему, что ли, предложить это тело?
— Хватит!
Оттолкнувшись от мебельного края, вальяжно и чересчур лениво, с повадкой
