Живу, пока люблю - Татьяна Львовна Успенская-Ошанина
Елена не смотрела на него осоловевшим взглядом и не ждала приглашения на танец, наоборот, завидев, что он, чуть вразвалочку, идёт к их парте или к ним с Зоей на вечере, бежала прочь.
Тарас садился рядом с Зоей на Еленино место, и начинался тихий разговор, не вязавшийся никак с самой сутью громогласного Тараса. О чём они с Зоей говорили? Издалека, украдкой Елена всматривалась в их лица, но оба сидели, склонив головы или повернувшись друг к другу, и что-то прочитать было невозможно.
Издалека, украдкой… А ночью, лишь только она закрывала глаза, Тарас приходил к ней в гости, садился к ней на постель. Смотрел на неё насмешливо. И плескалась голубая вода в ручье её детства, в которой она болтала ногами.
Тарас любит воду. Вместе с Петром и двумя соседями по даче два года строили яхту. И, как только сошёл снег в прошлую весну и растаял лёд на Московском море, они поплыли. Трепетал парус, Тарас, раскинув руки, смотрел на слепящую воду, а в распахнутую куртку забивался ветер раннего мая и обжигал грудь.
Тарас никогда не застёгивал куртку, ни зимой, ни летом. В любой мороз нараспашку. Может быть, из-за этого всегда чуть похрипывал, как Высоцкий.
О том, первом дне на воде Тарас рассказывал в классе, по обыкновению громогласно и насмешливо, словно издеваясь над самим собой, над своей слабостью и сентиментальностью. «Ветер надул парус, яхта плывёт, брызги жгут, солнце светит, — говорил он простыми словами, — и к чёрту век, уроки». Он не сказал: «Это — жизнь, её главный смысл», ежу понятно: всё остальное — мура!
Теперь ей, под сопение брата в соседней комнате, повторяет Тарас: «Ветер надул парус, яхта плывёт, брызги жгут, солнце светит». Ей одной — его лицо, его слова. «Трусишь или пойдёшь со мной в море?»
И она оказывается с ним на палубе. Его светлые волосы треплет ветер. Куртка распахнута. Глаза — брызги неба, брызги воды.
Так и засыпает рядом с Тарасом — в солнце и в брызгах, под его голос: «Ветер надул парус, яхта плывёт…»
Он приходит к Зое между девятью и десятью.
Поступил Тарас в физтех. Ездить ему туда приходится далеко, через всю Москву, да ещё на электричке. После занятий библиотека. Тарас привык быть отличником. Грызёт гранит науки.
Зоя спешит на его звонок. И тишина затыкает уши. Елена мотает головой — выбросить пробки её. Но все звуки исчезают в тот миг, когда Тарас видит Зою. Мгновение останавливается. Даже холодильник выключается в паузу. Даже электрический счётчик перестаёт отсчитывать растраты энергии.
Тихий, входит Тарас следом за Зоей в Зоину комнату. Но вот он видит Елену. Мгновение, и тут же ехидная улыбочка, и насмешливый голос: «Биологам от физиков — физкульт-привет». Не успевает она ухватить, углядеть, поймать то выражение лица, которое он нёс на лице следом за Зоей. «Все виды животных открыла? Не подкинуть тебе новый? Водится в лесопарке института…»
— Стоп, — тихая Зоина просьба, и Тарас обрывает фразу на бегу и беспомощно смотрит на Зою.
— Ну, я пошёл готовиться к семинару и спать, — говорит он скучным голосом. — В шесть утра надо собрать части и выволочь их на просторы нашей Родины, в ледяные улицы и в подземное царство.
Зоя никогда не говорит с ней о Тарасе. Табу.
И она никогда не говорит с Зоей о Тарасе.
И, в общем, зря она застревает у Зои до десяти, зря остаётся ночевать. Надо уматывать отсюда в восемь. Торчит на виду, как флагшток без флага посреди пространства.
Зойка-то не попросит слинять.
Вот завтра… точка… в девять ноль-ноль.
Но «завтра» в восемь ноль-ноль Елена вытягивает ухо к двери — с этой отметины, с восьми ноль-ноль, может раздаться звонок — и усаживается прочнее.
Это ей, ей — беспомощность в его лице. Ей.
«Разве я вредная? — спрашивает себя сердито Елена. — Я ведь не вредная». И она встаёт и идёт к двери. Может, встретит его по дороге к метро?
Но в этот день и в следующий по дороге к метро она не встречает Тараса. Приходил он к Зое или не приходил?
5
Теперь и Евгению нужно было решать своё будущее. Он подал документы в университет. Сдал экзамены хорошо.
Я
Не приняли в университет на мехмат, хотя получил проходной балл, потому что с полиомиелитом на мехмат нельзя, а я скрыл, что у меня полиомиелит, принёс поддельную справку. Родители Ильки оба физики, отец — всемирно известный, оба ходили выяснять ситуацию, ругались, требовали сделать исключение — предоставить мне возможность учиться. Начальство осталось непреклонным. Попробовал сунуться в физтех, туда, где Зоин Тарас. Там тоже быстро выяснили, что справка (форма 286) — поддельна, что я — невоеннообязанный, с военной кафедрой создались проблемы, и в физтех меня тоже не приняли.
Экзамены я сдавал легко, любые. Шёл и совершенно спокойно получал свои пятёрки и проходной балл, причём часто плохо понимал, о чём идёт речь, главное — знать словарь предмета. Но, успешно сдав экзамены в два лучших вуза Москвы и не поступив, я уже не мог успеть поступить в третий на дневной. А мама очень хотела диплома, мне было перед ней неудобно, и я, чтобы не терять год, отправился на вечерний факультет Энергетического института, на теплофизику. И там проучился два семестра.
Одновременно стал работать в Министерстве обороны, где тогда всё ещё работал мой отец.
Это было хорошее время.
Много времени я проводил в тире (тайком от отца) — стрелял из пистолета. Научился стрелять лёжа, сидя, не глядя, через зеркало, освоил все трюки, которые можно придумать.
А ещё я читал философские книги (там была хорошая библиотека).
Как-то попалась мне работа Владимира Соловьёва об Антихристе. Помню, прочёл её за ночь, принёс Мишке. Очень долго с Мишкой обсуждали её.
С Мишкой здорово разговаривать. Он в основном любит слушать, сидит молчит. Лишь иногда что-то спрашивает. А если уж скажет что-нибудь, то такое,
