Три секунды до - Ксения Ладунка
Я так и не успокаиваюсь, только слезы заканчиваются, и я начинаю задыхаться. Внутри противное чувство: хочется плакать еще, но больше нечем.
Родители так и не возвращаются, никто из них. Я не знаю, что будет дальше.
– Белинда, эй! – Том заглядывает мне в лицо. – Поехали отсюда, м? Я тебя здесь не оставлю. Все будет хорошо.
– Ладно. Ладно.
По правде говоря, я действую на автомате, во всем этом хаосе тянусь к порядку, спокойствию и защищенности. Том тоже пьян, но сейчас он больше остальных подходит под эти понятия. Он выводит меня на улицу, сажает в такси и отвозит туда, где, по его словам, «все будет хорошо».
3
В доме Тома меня прорывает, и я блюю в туалете около часа. Он все заходит, проверяет, приносит воды. После этого, с опухшими, воспаленными глазами и больной головой я отрубаюсь прямо в зале на диване. И просыпаюсь только вечером, часов в пять.
Просыпаюсь от режущего, отвратительного, невыносимого чувства тревоги. Словно кто-то воткнул нож в область желудка и прокрутил. Дыхание сбивается; я резко сажусь, голову сразу ведет в сторону, она кружится.
Я пытаюсь дышать, ищу, за что бы зацепиться взглядом. Нахожу Тома, спящего рядом с диваном на полу, на белоснежном пушистом ковре. Он лежит лицом вниз, на своей вытянутой руке. Волосы разметались так, что глаз не видно. Я делаю вдох, выдох. Спускаюсь взглядом ниже: его белая футболка задралась, оголяя живот. Клепаный ремень на штанах расстегнут.
Я отворачиваюсь, потому что становится еще хуже. В памяти всплывает конец дня рождения, и я не выдерживаю, вскакиваю с дивана, огибаю его и убегаю в ванную, потому что это единственное знакомое здесь место.
Там взгляд сразу останавливается на зеркале – потому что с таким отражением я не готова была столкнуться. У меня на щеке огромный синяк. Я приближаюсь к стеклу, рассматриваю лицо. Прямо под глазом несколько налившихся кровоподтеков. Прикоснувшись к ним, я чувствую боль. Сосуды лопнули, из-за чего вся щека усеяна синими пятнышками. Мне становится больно от такого вида, я не хочу так выглядеть. Глаза красные, опухшие. Мое лицо буквально рассказывает о том, что со мной было вчера.
Я быстро начинаю смывать остатки размазанного макияжа. Прямо мылом – ничего другого здесь нет. Становится лучше, но ненамного. Тогда я залезаю в душ, мою голову, отмываю тело от вчерашних грязи и пота. От дерьма в душе́ все равно не отмыться. Я заканчиваю и начинаю драить облеванный утром туалет – хочу стереть все следы произошедшего.
Тревога и отвращение выворачивают меня наизнанку. Я словно в абсолютной пустоте, оставленная всеми, наделавшая кучу ошибок, понятия не имею, куда двигаться. Вокруг ничего, и я не знаю, что делать.
Не знаю, как выбраться отсюда, где искать дорогу. А самое главное, я не знаю, у кого ее спросить.
Когда приходит время выходить, я понимаю, что у меня нет одежды. Вся вчерашняя скинута в корзину для белья, и, надеюсь, Том ее просто выбросит. Я заворачиваюсь в полотенце и выхожу в гостиную.
Подхожу к Тому, до сих пор валяющемуся на полу.
– Эй, Том, – трясу его, – проснись, давай.
– Что? – сквозь сон говорит он, а потом удивляется: – Белинда?
– Где у тебя одежда?
Он пытается продрать глаза, что-то понять. Я повторяю:
– Одежда. Мне надо одеться.
– На втором этаже справа гардеробная.
Гардеробная. Ладно. Я поднимаюсь в нужное место и обнаруживаю там целую комнату аккуратно развешанных стильных вещей. Все они – это Том. На стене слева от меня висят пиджаки – в два ряда, одна перекладина под потолком, другая на уровне глаз. Миллион пиджаков разных цветов и расцветок наверняка от Вивьен Вествуд. Я подхожу и проверяю этикетки у нескольких – так и есть. Тут же рядом тонна рубашек, внизу еще полтонны всякой обуви: конверсы, вэнсы, криперсы. У Тома до черта ремней, все одинаковые.
Мне становится легче, потому что это все – очень понятные и знакомые вещи. Я натягиваю на себя первую попавшуюся футболку, из ящика с нижним бельем достаю боксеры и надеваю их как шорты.
Когда я спускаюсь в гостиную, сразу заглядываю в окно, чтобы понять, где нахожусь. Мы в высотке прямо в центре Окленда. Отсюда до моего района ехать минут двадцать. Раньше мы жили рядом, но после развода Том съехал, и теперь в доме по соседству были только Марта и Джоуи. Интересно, куда съеду я, когда родители разведутся. Думать об этом тошно, так что я быстро перехожу на кухню посмотреть, что можно съесть.
В холодильнике нет ничего, кроме газировки и пива. А чего я ожидала, оказавшись в доме рок-звезды? Взяв банку колы и сев за барную стойку, я опускаю голову на ладони и сижу так, пока на кухню не заходит Том.
Он берет из холодильника бутылку пива и садится напротив. Когда заглядывает мне в лицо, то опускает взгляд. Я тоже опускаю, мне становится стыдно. Какое-то время мы сидим так, а потом Том говорит:
– Не знал, что у вас все так плохо.
Я хрипло отвечаю:
– Никто не знает.
– Мне очень жаль.
– Все нормально.
У меня болит в груди. Я добавляю:
– Том, прости…
– За что?
– Ну, за то, что было вчера. Ты не должен был стать частью всего этого дерьма.
Мы сталкиваемся взглядами, он вздыхает, качает головой. Говорит:
– Не неси чушь, если бы меня не было, все могло бы закончиться хуже.
– Да, да. Ты прав. Спасибо тебе.
– Не за что, Бельчонок.
Том выглядит растерянным.
– Еще, знаешь… – он делает паузу, подбирая слова, – ты можешь остаться здесь, если хочешь. Я позвоню Биллу и скажу, что ты со мной.
Он смотрит на меня таким сочувствующим взглядом, что я сейчас расплачусь.
– Спасибо… – опускаю глаза, смущенная и растроганная.
– Малышка, только не плачь! – Он накрывает мою ладонь своей.
Я киваю, потому что если что-то скажу, точно зареву. Том убирает руку, продолжает говорить, но я сконцентрирована только на том, чтобы не расплакаться.
* * *
Чуть позже мы заказываем китайскую еду. Том – вегетарианскую, ведь он не ест мясо, а я – рис с курицей и ананасами. Мне становится немного лучше, потому что мы болтаем, потом смотрим телевизор.
Недолго думая я спрашиваю:
– Слушай, Том, давай выпьем пива?
Не отрываясь от экрана, он говорит:
– Хочешь снова напиться?
– Нет, просто немного расслабиться.
– Ладно. Погоди секунду. – Он встает и отходит.
