Свет ночи - Дмитрий Яковлевич Стахов
— Давайте не говорить, хотя бы между собой, о нем в прошедшем времени, — предлагаю я.
— Почему? — спрашивает Извекович. — Он, вы считаете, все-таки воскрес? Восстал из мертвых? Ожил?
— Лебеженинов конечно не воскрес. Он не Лазарь и никто ему не говорил — встань и иди, к тому же — его закопали, а не положили в пещеру…
— Антона Романовича понесло, — говорит Тамковская, допивая коротким, птичьим глотком свою водку.
— Есть немного, — соглашается с нею Извекович: принесенный буфетчицей-официанткой чай светел и мутен, налив из чайника в чашку, Извекович переливает его обратно и горестно вздыхает.
Меня пробивает озноб. В придорожном кафе неуютно, дуют сквозняки, причем как-то хаотично, меняя направление. Я доедаю тефтели.
— И тем не менее вы склонны думать, что покойник ожил? — спрашивает Извекович. — Кто же он тогда? Вампир? Вурдалак? Вы в это верите или вы это знаете? Антон, пожалуйста, соберитесь!
— Я не разобран. Я компактен и боевит. А насчет вурдалаков-вампиров — это никак не связано с нашей работой. Мы работаем в другой плоскости реальности, в другом слое. Между нашим и тем, в котором бродят ожившие покойники, есть лишь мостики, пути взаимоперехода, эти слои между собой не тождественны, наложить их друг на друга можно, но очень аккуратно, в такой момент и тот и другой становятся хрупкими…
— Антон Романович! Вас же просили собраться! — Тамковская наливает себе чаю, отставляет чашку.
— Нет, о наложении реальностей друг на друга и благоприобретенной хрупкости — неплохо, — говорит Извекович и интересуется — сколько мы еще будем прохлаждаться?
5.
Обед в придорожном кафе не проходит безнаказанным: Извекович еще не успевает открыть дверцу Тамковской, а я уже взлетаю по ступеням крыльца, получаю направление от охранника-швейцара, оказавшись в кабинке, лишь успеваю расстегнуться и плюхаюсь на сиденье унитаза. До сухости во рту, до черных точек в глазах, до дрожи хочется курить, а сигареты остались в сумке. Только зажигалка. Я откидываю ее крышку, нюхаю фитиль. Запах бензина немного успокаивает. Тут в туалет кто-то заходит. Я слышу, как стучат по полу крепкие каблуки. Вошедший толкает соседнюю дверь, там ему что-то не нравится, он проводит ногтями по двери моей кабинки, берется за ручку.
— Занято! — говорю я.
Он стоит перед закрытой дверью.
— Послушайте! Дружище! Угостите сигареткой!
Мне видны ботинки стоящего перед дверью человека. Хорошие ботинки. На левом царапина. Обладатель ботинок видимо напоролся на проволоку, кончик которой прочертил нечто, похожее на маленькую комету.
— Английские?
Что ему надо? В туалете три кабинки, я сижу в ближайшей к выходу, две свободны. В этом городке и покойники встают из могил, и маньяки шарят по мужским туалетам?
— Я про ботинки. Английские? Жаль, поцарапали, но сразу видно — обувь серьезного человека. Такие ботинки служат годами. Британское качество. Britons never will be slaves! Верно, дружище?
— And was Jerusalem builded here аmong these dark Satanic mills… — слышу я в ответ.
Я сплю? грежу?
Стоящий по другую сторону продолжает напевать, доходит до слов «Вring me my chariot of fire!», и ботинки исчезают…
…Извекович и Тамковская у стойки администратора любезничают с блекло-рыжим молодым человеком в темно-сером костюме: это советник городской администрации Тупин П.Б. Он так и говорит, пожимая мне руку: Тупин Пэ-Бэ. Удается выяснить, что «Пэ-Бэ» это Петр Борисович. Тупин вручает Тамковской три темно-серые, в тон костюма советника городской администрации, папки. Теперь у каждого из нас по две папки. Я думаю о том, что если свести воедино все в них содержащееся, то оживший покойник приобретет еще более своеобычные черты. С автобусным билетом, с сигаретой в углу рта, он будет шаркающей походкой двигаться по улицам городка, попеременно попивая пиво, кока-колу, поедая колбасу и пироги. Тамковская отдает одну папку Извековичу, другую передает мне, открывает свою и быстро пролистывает ее содержимое. На пальцах Тамковской много колец. Кольца шуршат. Тупин сообщает, что нас ждут в администрации к половине восьмого, а потом к нам, несмотря на вечернюю пору, придут нуждающиеся в помощи. Извекович спрашивает — многих ли таких? Каких таких, переспрашивает Тупин, и Извекович поясняет — нуждающихся. Тупин улыбается. Он недавно отбелил зубы, они матово блестят. Его глаза сидят глубоко, длинные ресницы отбрасывают тени на пухлые щеки. Он воплощенная хитрость и лукавство. Тупин говорит, что для них такие явления не характерны.
— У нас умер так умер, — сказал Тупин. — Это все разные поляки да румыны. От них все это. Никак не могут успокоиться ни они сами, ни их покойники.
Перед тем как уйти, Тупин говорит, что в ресторане гостиницы нас будут обслуживать в любое время за счет городской администрации.
— И алкоголь? — Тамковская улыбается мне, а я думаю, что ей надо бы подумать о пластической операции: морщинки ей явно вредят. Ноги и фигура — ладно, но морщинки…
— И алкоголь… — Тупин идет к выходу из холла гостиницы. Я дожидаюсь, пока Извекович с Тамковской начинают подниматься по лестнице, догоняю Тупина.
— Петр Борисович, — я взял его за локоть, — простите, я хотел поблагодарить вас за огромный труд. Ведь это вы собрали те материалы, что прислали нам в управление?
— Можно просто — Петр, — свое имя Тупин произносит с важностью. — Это заслуга моей команды. Мы старались быть беспристрастными. У нас уже есть кое-что новенькое. Я пришлю к вам в номер.
— Вы мне пришлите ссылку. Что бумагу тратить!
— Ни того, что читали вы, ни того, что я вам пришлю, в сети нет. Мы набирали сами, с бумажных экземпляров, или сканировали, работали на компьютере, не подключенном к сети. Мы соблюдаем информационную безопасность. Все это может повлиять…
— Понимаю. Присылайте. Но мне кажется, что для успешной работы было бы полезным встретиться с женой, то есть с вдовой этого…
— …ожившего покойника, — заканчивает Тупин мою фразу. —
