Пуанта (СИ) - Тес Ария
— И ты.
— Да…и я. Спасибо, что давала знать.
Каждый раз, сжимая его руку, я говорила: все нормально, я тебя люблю. Так мы договорились. И сейчас я сжимаю ее еще сильнее, не смотря на то, что все уже кончено.
— Будешь здесь, когда я проснусь? — тихо спрашивает Макс, и я киваю.
— Ничто меня не сдвинет с места. Возвращайся ко мне скорее, любовь моя…
Я больше не слышу в его голосе страха или неуверенности и, подозреваю, дело в Элайе. Он с ним о чем-то говорил, а зная своего брата также абсолютно, могу догадываться: разговор был жесткий. Но это вставило мозг моему мужу, и мне этого достаточно.
Амелия; два года спустя
— …Знаешь, это странно… — тихо усмехаюсь, слегка касаясь серого, холодного камня, — Все вдруг стало нормально. Нет, не отлично, конечно, но нормально.
Я смотрю на могилу, а потом прикрываю глаза и шепотом продолжаю.
— Я снова беременна. Не думала, что решусь на это опять, после того, что было, но…Так получилось. Я пока ему не сказала ничего…Я ведь действительно не думала, что решусь когда-то на все это. На семью, имею ввиду…Сложно, конечно, было в самом начале, понять — жизнь продолжается, — а теперь…Я счастлива, — смотрю на фотографию и роняю слезы, — Иногда мне за это стыдно, потому что ты никогда не будешь. Прости меня, ладно? Потому что я так себя и не простила до конца…
Я приезжаю сюда стабильно раз в месяц, даже когда льют знаменитые, питерские дожди — мне плевать. Я езжу, потому что мне это важно, ведь наконец-то у меня есть место, куда я могу поехать, чтобы поговорить…
«Роза Львова» — выбито большими буквами, а сверху ее фотография, которую мы сделали одним зимним вечером, где она была по-настоящему очень счастлива.
Такой странный, на первый взгляд, подарок сделал мне муж. Однажды он приехал, забрал меня с работы и повез, как бы смешно не звучало, на кладбище, а когда я обошла и увидела могилу, была так благодарна…Мой прекрасный, нежный и ласковый муж всегда знал, как это для меня важно.
Вон он стоит.
Я улыбаюсь, когда сижу в машине перед нашим домом, и так до конца не верю, что мы по-настоящему справились. Макс. Он все такой же красивый, как когда-то давно, когда я его только увидела. Когда узнала о нем правду. Когда любила его даже в самые темные наши времена. Сейчас я люблю его еще больше, хотя думала, что это вообще невозможно.
Он гуляет с нашими детьми. Августом, который достаточно вырос, чтобы пойти в этом году в школу, и нашим маленьким Дамиром. Мы назвали его так, потому что он подарил нам весь мир — как только Макс услышал о том, что я снова беременна, его было уже не остановить. Он прошел полный курс реабилитации и встал на ноги, не смотря на то, что это было сложно…
Два года назад
— …Макс, я знаю, что новости неутешительные…
Кирилл стоит перед нами и мнется. Операция прошла успешно, если можно так сказать. Осколок вытащили, но он успел повредить ткани, так что теперь прогнозы были совсем отстой — возможно Макс никогда не сможет ходить. Я стараюсь не смотреть на него, чтобы не смутить, но крепко сжимаю его руку, чтобы знал — я никогда его не брошу.
— Оставишь нас? — тихо просит, я бросаю взгляд на Кирилл и киваю.
Чувствую, что сейчас начнется очередной идиотизм под названием «я-возомнил-себя- страдальцем-и-мучеником». Взбесит меня, а я не очень хочу, чтобы кто-то видел наш очередной скандал: слишком это забавно. Все вечно ржут и отвлекают…
Дверь тем временем закрывается с другой стороны, оставляя нас вдвоем. Макс молчит, я тоже, но когда он только открывает рот, я сразу же перебиваю.
— Даже не вздумай.
— Амелия…
— Я сказала — закрой рот, — перевожу на него внимание, двигаюсь ближе, чтобы оставить поцелуй на губах, — Вместе до конца.
Он рад это слышать, но я вижу — не принимает до конца, поэтому когда Макс засыпает, я объявляю всеобщий сбор. По скайпу мы связываемся всей семьей, включая моих братьев и обоих родителей Макса. Странно это видеть, как Петр Геннадьевич мнется, молчит, как ему неловко. За все то время, что он провел вдали от Москвы, спесь его окончательно сбилась. Он стал обычным мужчиной средних лет, который допустил слишком много ошибок, и, черт возьми, как же Макс на него похож. Я раньше отрицала, не понимала, а теперь вижу: они очень похожи. За огромным слоем наружного, прячется глубокое внутреннее, которое мне очень хорошо понятно. И Марии понятно. Замечаю мимолетом, как она сжимает его руку, но лишь слегка улыбаюсь — никаких акцентов, ни к чему они сейчас.
— У меня есть одна идея, — тихо говорит Петр, и шум-гам сразу же замолкает.
Он чувствует себя неловко от внезапного внимания, от которого отвык, смотрит в сторону. Теперь я улыбаюсь уже явно, встречаюсь глазами с Марией, и та кивает, мол, знаю о чем ты думаешь, да, так и есть. Макс его копия.
— Эм…в общем, есть один хирург в Лос Анджелесе… когда-то давно я…заметил его в детдоме и оплатил ему учебу.
— Ты? Оплатил учебу? — усмехается Марина, но ее отец никак не реагирует.
Точнее не реагирует, как среагировал бы раньше. Он покорно принимает яд дочери, кивает и смотрит себе под ноги.
— Он напомнил мне меня, поэтому…
— Петя, — тихо зовет его Мария, сжимая руку сильнее, от чего дочь их только больше глаза закатывает и фыркает, — Ты можешь сказать им правду.
— О боже, — Миша вздыхает, — Что еще?
— Они уже взрослые…
Тут напрягаюсь даже я. Предположить, что там у Петра могут быть за тайны в загашнике — дело такое…
— В общем…эм…он ваш брат.
Поднимаю брови, стараясь не реагировать на смешки, но тут он добавляет.
— Двоюродный.
Вот это уже интересно. Дети Александровского застывают, а он жмет плечами и выдыхает сигаретный дым.
— Гриша познакомился с его матерью в одной кафешке в Нью Йорке много лет назад, закрутилось, и вот…
— Почему он это скрывал?
— Потому что он его не хотел, да и вы же знаете: он политик, а его жена…в общем тема это больная.
Знаю. Жена их дяди детей иметь не может, а Григорий Александровский никогда не хотел особо, как мне по крайней мере казалось. Он, может быть, и был превосходным политиком, но в плане детей…насколько я поняла, так как особо его и не знала, они у него никогда в приоритете не были. Григорий умер пару лет назад, и это так странно, как даже после его смерти и пройденного времени, его тайны вскрываются только сейчас. Интересно почему?
— …Кларисса, так зовут маму мальчика, приезжала лет пятнадцать назад, но Гриша открестился и…в общем я предложил помощь. Он все таки семья. Я ему потом даже фамилию нашу предлагал, сказал, что признаю его своим сыном…
— Ну да. Тебе то от кого таиться?
Кое-кто из отпрысков королевского семейства все никак угомониться не может, но Петр стойко сдерживает любые нападки абсолютным спокойствием.
— …Но мальчишка отказался. Вообще, он очень талантливый. Я оплатил ему учебу в Гарварде, но все остальное он сам сделал и от содержания давно отказался, да и долг все пытался вернуть…Хороший парень, Кларисса молодец.
— Зачем было скрывать?
Петр молчит. Я вижу, что смотрит в пол, что-то будто перебирает, а потом понимаю — ни что-то, а руку Марии. Макс также делает, когда сильно нервничает, и мне вдруг так на душе тепло становится. Я смотрю на своего мужа, который сейчас уже десятый сон видит, и удивляюсь: какими же бывают сильные мужчины слабыми. У всех есть мягкое место, не смотря на панцирь любой жесткости. Макс сейчас сплошное мягкое место — он очень уязвим. Я защищаю его отважно и горячо, как говорит Чехов, точно львица, и поэтому не удивляюсь, когда Мария делает тоже самое.
— Прекратите немедленно!
Их взрослые дети мигом замолкают. Подняли шум и гам, усмешки и жестокие шуточки кидают, а как по щелчку перестают. Тон их матери вдруг становится таким жестким, что даже я вытягиваюсь по струночки, но быстро расслабляюсь:
«Черт, а я ведь похожа с ней…» — мелькает в голове, и это достаточно забавно.
Говорят, что девушки выбирают себе мужчин, похожих на своих отцов, и это так. Макс чем-то совпадает с моим папой, но, кажется, мужчины подвержены такой вот теории ни чуть не меньше.
