Нажми на «Play» - Кайли Скотт
Этот единственный момент так ясно запечатлелся в моей памяти. Я топталась у двери спальни, раздумывая, что делать. Стоять и позволить этому случиться – непредумышленное убийство. Это могло запятнать меня на всю жизнь.
– Я имею в виду, это было так заманчиво, – дрогнувшим голосом произнесла я. – Мысль о том, что мне больше не придется иметь с ней дело… но тогда мы с Лиззи попали бы в детский дом и, скорее всего, нас бы разделили. Так рисковать я не могла. Ей было лучше дома, со мной.
Его взгляд стал суровым, лицо побледнело.
– Поэтому я бросила школу и стала присматривать за матерью. Она еще пару раз пыталась покончить с собой, но потом отказалась и от этого, как будто даже смерть требовала слишком больших усилий. Иногда я просто жалела, что не опоздала на пять минут. Тогда ей удалось бы закончить начатое. И в такие моменты я чувствовала себя виноватой за эти мысли.
Он даже не моргнул.
– Я так ненавижу ее за то, что она заставила нас пройти через все это. Я понимаю, депрессии случаются, и это серьезное, ужасное заболевание, но она даже не пыталась обратиться за помощью. Я записывала ее на приемы к врачам, пыталась раздобыть брошюры и информацию, а она просто… Понимаешь, ведь у нее были дети, у нее не было гребаной роскоши просто исчезнуть. – Слезы неудержимо катились по моему лицу. – Отец был не намного лучше, хотя он и посылал деньги. Наверное, я должна быть благодарна, что он совсем не забыл о нас. Когда он уходил, я спросила его, почему он так поступает, и он ответил, что просто больше не может оставаться. Он очень извинялся. Как будто поставил не ту галочку в анкете или что-то в этом роде, и теперь сожалеет, но отказывается. Семья? Нет. О черт, я сказал «да»? Упс! Гребаный мудак. Как будто, когда ты выходишь за дверь, оставшимся будет легче от твоих извинений. Ты представить себе не можешь, сколько времени уходит на то, чтобы вести дом, оплачивать счета, готовить и убирать, пока все это не сваливается тебе на голову. Мой парень оставался со мной пару месяцев, но потом обиделся, потому что я не могла ходить субботними вечерами на матчи, вечеринки и все такое. Он был молод, он хотел гулять и веселиться, а не сидеть дома и присматривать за маниакально-депрессивным взрослым и тринадцатилетним ребенком. Кто может его винить?
Я склонила голову, пытаясь выстроить в уме важные детали. Это было нелегко, учитывая, сколько времени я потратила, пытаясь все забыть.
– Потом взбунтовалась Лиззи, и все стало еще хуже. Она ненавидела весь мир, и разве это ее вина? По крайней мере, когда она повела себя как эгоистичный, незрелый ребенок, у нее была реальная причина. Ее тогда поймали на краже из магазина. Мне удалось уговорить хозяина не выдвигать обвинений. Испуг, кажется, вывел ее из этого состояния. Она успокоилась, вернулась к школьным занятиям. Одной из нас пришлось поступить в колледж, потому что я, как ни старалась, никак не могла самостоятельно справиться со школой.
Что за гребаную сцену я устроила. Я яростно заморгала и вытерла слезы.
– Знаешь, я на самом деле хотела подбодрить тебя или что-то в этом роде. Хоть как-то.
Его молчание убивало меня.
– Итак, вот моя невеселая история.
Я одарила его улыбкой. Несомненно, выглядела она так же дерьмово, как и ощущалась.
– У мамы рак яичников, – хрипло произнес он. – Они дают ей в лучшем случае пару месяцев…
Мне показалось, что у меня остановилось сердце. Время замерло. Замерло все.
– О, Мэл.
Он откинул назад волосы, сцепил за головой пальцы рук.
– Она так чертовски счастлива, что ты рядом. Все говорила о тебе за ужином, какая ты замечательная. Ты для меня – воплощение ее мечты. Она уже давно хочет, чтобы я остепенился.
Я кивнула, пытаясь улыбнуться получше.
– Она правда прекрасная.
– Да.
– Черт возьми, Энн. Однако это не единственная причина, по который мы… Я хочу сказать… сначала это была основная причина. – Он схватился за затылок, мышцы напряглись. – Сейчас это нечто большее, чем просто желание сделать ее счастливой, прежде чем она… – Он замолчал и скривил губы, не в силах произнести это слово. – Ты же понимаешь, что это не все, верно? Мы больше не притворяемся. Ты знаешь это, не так ли?
– Знаю. – На этот раз мне удалось изобразить улыбку. – Все в порядке.
Ну и что с того, что начало наших отношений было сомнительным. Текущую ситуацию это не изменило.
– Примешь со мной душ? – Он протянул руку.
– С удовольствием.
Мэл попытался галантно улыбнуться.
Просторная ванная комната была отделана белым мрамором с золотой окантовкой. В гостиной даже стоял рояль, на случай, если возникнет настроение поиграть. Поскольку родители Мэла расположились наверху, в президентском номере, нам пришлось довольствоваться вторым, немного уступающим лучшему. Второй номер оказался довольно неплох.
Мэл снял боксерские трусы. Я отрегулировала температуру воды, позволяя комнате медленно наполняться паром. Руки скользнули по мне сзади, стягивая с меня трусики, задирая старую футболку «Стейдж Дайв». Это была единственная вещь, которую он в своей пьяной мудрости разрешил мне надеть прошлой ночью в постели. Мы были в собственном крошечном идеальном мирке в тепле душевой кабины. Мэл стал под воду, и она намочила его волосы, стекая по прекрасному телу. Я обвила руками его талию, положила голову ему на грудь. Он обнял меня в ответ, и казалось, это все исправит.
Мы могли бы справиться со всем в одиночку. Конечно, могли бы.
Но вместе было намного лучше.
– Блин, хуже всего по утрам, – сказал он, положив подбородок мне на макушку. – Несколько секунд кажется, что все в порядке. Потом я вспоминаю, что она больна, и… это просто… Даже не знаю, как это описать.
Я обняла его покрепче, вцепилась изо всех сил.
– Она всегда была рядом. Раньше возила нас на концерты, помогала устраиваться. Всегда была самой большой нашей поклонницей. Когда наш альбом стал платиновым, она сделала татуировку «Стейдж Дайв», чтобы отпраздновать это событие. Женщина в шестьдесят лет набила себе татуировку. А теперь она больна. У меня не укладывается в голове. – Он глубоко вдохнул и медленно выдохнул, коснувшись меня грудью.
Я гладила его по спине, вдоль позвоночника, вверх и вниз, поглаживала руками изгибы ягодиц, скользила пальцами по выступам грудной клетки. Мы стояли под горячей водой, и я успокаивала его, как могла.
Давала ему понять, что люблю его.
Я взяла кусок мыла,
