Татьяна Тронина - Одноклассница.ru
– Она счастлива? – нетерпеливо спросил Тарас.
– В смысле?
– Ника выглядит счастливой?
Светлана Викторовна задумалась. Потом медленно произнесла:
– Врать не буду… Да, она так и порхает – Клим то, Клим се… А мать его ручки на груди сложила и смотрит на них с такой блаженной улыбкой, точно слабоумная… Ее спросишь о чем – так отвечает не сразу. Точно из забытья выныривает: «А?.. Чего?..»
– А он?
– Ой… – Светлана Викторовна сморщилась, махнула рукой. – Лучше не спрашивай. Страшен как черт. Морда прямо уголовная, в шрамах вся!
– Он сидел в тюрьме? – в первый раз оживился Тарас.
– Говорит, в Чечне служил. Я, Тарас, читала в одной газете про тех, кто там служил. Ну что там, что в Афганистане когда-то… Это глубоко ненормальные люди. Со сломанной психикой. Жалко, конечно, некоторых, но что теперь… Психика-то сломана!
– Как он к ней относится?
– К Нике? – Светлана Викторовна опять задумалась. – Ну, так…
Она замолчала. Тарас по ее молчанию догадался. Хорошо относится. С нежностью… Теща не хотела лишний раз травмировать зятя.
– Господи, как мне плохо, – мрачно произнес Тарас. – Двадцать лет я прожил с этой женщиной, а она…
– Ненормальная.
– Мне от этого не легче…
– Она действительно ненормальная! – взорвалась Светлана Викторовна. – Может, ее в психлечебницу сдать? Прикинь, Тарас, они с этим своим мяса не жрут! Овощи, кашки… А без мяса-то мозги не работают.
– Ну я тоже не всякое мясо стану есть… – неохотно признался Тарас.
– Ой, ну ты его хоть иногда ешь!.. А они, прикинь, ничего из натуральной кожи не покупают – ни сумок у них, ни дубленок… Специально в шкаф залезла, проверила. Что еще? А, стараются пакетов полиэтиленовых не покупать. Вот сейчас в холодильник заглянула, вспомнила. Ника с авоськой в магазин ходит. Как испачкает – в стиралку запихивает, не выбрасывает. Тарас, а в чем пакеты-то полиэтиленовые виноваты?
– Они не разлагаются в природе… Неэкологично, – без всякого выражения произнес Тарас. – В западных фильмах – не замечали? – люди только с бумажными пакетами ходят…
– Бред! – исступленно повторила Светлана Викторовна.
– Она не вернется…
– Послушай, да чего ты киснешь… Уж сколько времени прошло, а ты так ничего и не сделал! Мужик ты или кто?
– А что я могу сделать? – холодно спросил Тарас.
– Ну хоть что-то!
– Например?
– Сходи к ее начальству, в академию. Скажи – разве может эта ненормальная в таком месте работать?! Нет. Ты ведь знаешь, что она без своей работы жить не может. А если выгонят ее, так, может, она задумается тогда. Оглядится, увидит, где живет, какой хмырь теперь с ней рядом… Опомнится и вернется к тебе!
Светлана Викторовна помолчала. Потом произнесла уже другим, спокойным тоном:
– Я, Тарас, больше не приеду сюда.
– Почему?
– Потому что я тебе больше никто. Какой смысл? – усмехнулась она.
– Вы, Светлана Викторовна, очень умная женщина, – сказал Тарас. – Я вас уважаю.
– Ладно, мне ехать пора. Там Пахомова за питомником присматривает, а от нее мало толку…
– Погодите, сейчас Игоря вызову. Он вас до вокзала довезет…
* * *У Кутельянца был приемный день – среда, с трех до шести. Тарас записался к нему.
Он не столько хотел последовать совету своей тещи, сколько хотел увидеть Веронику.
На проходной показал паспорт, ему выписали временный пропуск, объяснили, где находится резиденция Аванеса Ашотовича…
– Найдете? – спросил охранник, выписывавший пропуск. – А то мне отлучаться нельзя…
– Найду.
– Там, еще одно здание, за лабораторным комплексом…
Тарас пересек сад. Прямиком в лабораторный комплекс. Он тут никогда не был, но со слов Ники примерно все представлял – что да как… Никто на него внимания не обращал – вокруг сновали люди, в основном в белых халатах. Он, такой импозантный, в роскошном итальянском костюме, не вызывал лишних подозрений…
Лабораторный корпус строили в семидесятые – много стекла и бетона… Торчащие наружу лестницы – тоже в стеклянных футлярах со множеством граней («Стаканчики граненые упали со стола…»). Сад как на ладони – красиво.
Тарас остановился на лестничном пролете и вдруг увидел Веронику. Метрах в десяти-пятнадцати от себя, этажом ниже, в боковом флигеле…
Лабораторию метаболизма, в которой она работала, было видно как на ладони – стены-то из стекла.
Яркий свет. Какие-то аппараты. Шкафы, тоже стеклянные. Столы с компьютерами. Вольер еще вроде…
Сотрудницы Ники (их Тарас знал в лицо, встречались когда-то, на каком-то празднике). Как их там? Ах да, пучеглазая чумичка – Маша, а эта пожилая толстуха – Нонна Игнатьевна.
Ника.
Тоненькая, удивительно стройная, веселая, оживленная. Держит мышь за хвост, чуть не целует ее. Опускает назад, в вольер. Говорит.
Нонна Игнатьевна хохочет.
Маша раскладывает на большом столе какие-то распечатки, напоминающие простыни…
Ника наклоняется над ними, что-то показывает, объясняет Маше и Нонне Игнатьевне.
Ника изменилась. Она не стала моложе, но что-то в ее облике безумно напоминало девочку из прошлого. Такой она была в школе. Живой, веселой, милой. Эти легкие, свободные движения… Блеск в глазах. Ей хорошо сейчас – это и слепому видно! Она счастлива.
Тарас смотрел на нее сверху вниз, из своего стеклянного стакана, и чувствовал, как сердце наполняет холод. Это была не ревность к Климу даже… При чем тут Клим Иноземцев? Да провались он, длинноногий дурак… Дело в Нике, жене.
Это что ж получается – она наплевала на те двадцать лет, которые Тарас потратил на нее? Так легко, без сомнений, она вдруг перечеркнула все? Забыла? Предала окончательно?!
Первое время после ухода жены Тарас ждал, что она вернется обратно, одумается. Он, конечно, не без ехидства отчитает ее, а потом примет в дом… Но она не возвращалась. Тарас тогда стал надеяться на то, что Веронике мешает вернуться назад гордость. Она и рада бы, да не может… Не может она быть счастливой без Тараса, что бы там ни утверждала Светлана Викторовна…
Потому Тарас и явился сейчас в академию, чтобы самому посмотреть на Веронику со стороны, оценить ее душевное состояние. Визит к Кутельянцу – только предлог… Попасться ей навстречу – вот так неожиданность, Ника! Она смутится, побледнеет, закусит губу, рванется в сторону… Тогда он преградит ей путь, произнесет строго и печально: «Ника, может быть, хватит уже?» Она заплачет, он ее обнимет… И все снова будет хорошо.
Не будет – понял сейчас он. Столько недель и месяцев надеялся, ждал, не терял надежды – все образуется, все вернется на круги своя… Не образуется. Не вернется.
