Татьяна Алюшина - Смерть в наследство

Татьяна Алюшина

Смерть в наследство

ПРОЛОГ

Германия. Пригород Берлина,

апрель 1945 года

Земля содрогалась от разрывов снарядов. Едкий дым, перемешанный с кирпичной пылью рухнувших зданий и жирными лохмотьями копоти, резал глаза и превращал день в серые мглистые сумерки.

Советская артиллерия прямой наводкой обстреливала пригород Берлина, готовясь к штурму. Немецкие части занимали еще уцелевшие здания, развалины, любые укрытия, где можно было закрепиться, превратив этот маленький городок, вплотную примыкавший к окраине Берлина, в сплошную линию обороны.

Советские орудия планомерно — квартал за кварталом, с юга на север — обстреливали эту линию обороны.

На время артобстрела редкие неэвакуировавшиеся местные жители и солдаты прятались в убежищах и подвалах от творившегося на улицах ада, с ужасом ожидая штурма русских войск.

Выходить на улицу во время артобстрела и передвигаться по городу, вернее, по тому, что еще совсем недавно было тихим бюргерским городком, сейчас превращенным в руины, было сродни самоубийству.

Но у него не было выбора.

Сегодня должна состояться встреча с курьером, марш-агентом, как их называли, коим долгие годы в разных странах он проработал сам.

В эти последние месяцы, когда уже был ясен исход войны, работа разведчиков стала непредсказуема. Согласовать время наступления советских войск, артобстрелов и встреч с курьерами так, чтобы не подвергать риску жизнь резидентов, было практически невозможно. Ситуация менялась ежечасно, решения приходилось принимать на ходу, особенно здесь, на этом участке наступления советской армии, а не там, где двигались союзники.

На встрече курьер должен передать последнее задание, план его ухода и забрать добытую им информацию.

Переждав, пока разрывающиеся снаряды переместятся севернее, он выбрался из своего убежища в пустынный, разрушенный, догорающий город. Добраться до условленного места оказалось не так просто, несколько раз пришлось возвращаться и обходить улицы и переулки, безнадежно заваленные новообразовавшимися руинами разбитых домов.

Он свернул в один из переулков, чудом оказавшийся проходимым и даже свободным для проезда. Дома по обе стороны были черными от копоти пожаров, разбитые, но устоявшие.

В конце переулка он увидел автомобиль и насторожился. Двигатель урчал, работая на холостом ходу.

Странно! Машина, судя по номерам, принадлежала высокому абверовскому чину. Куда он мог ехать во время обстрела?

Немцы носа не высовывали из укрытий, пережидая бомбежки и артобстрелы. Должна быть веская причина, чтобы кто-то решился на такой риск!

Очень, очень веская причина!

Поколебавшись, он подошел к машине и заглянул внутрь через разбитое боковое стекло.

В машине находились четверо — шофер, сидевший рядом офицер высокого ранга и двое солдат сзади.

Осколки разорвавшегося в нескольких метрах впереди снаряда изрешетили крышу, верх кузова, выбили стекла и расстреляли в упор всех находившихся в машине, невероятным образом не задев мотора, который продолжал работать.

Он услышал непонятный, странный звук.

Звук повторился, громче.

— Подойдите ко мне! — жутким голосом прохрипел все еще живой офицер.

Один из осколков попал ему в горло. Рукой, одетой в черную лайковую перчатку, он зажимал рану и пытался что-то сказать. Кровь текла по руке, черная на черной перчатке, становясь ярко-красной на запястье и снова черной, стекая по рукаву кожаного форменного плаща, в который он был одет.

— Вы патриот? — прохрипел офицер.

Ему оставались считаные секунды, жизнь уже ушла из него, странно, как он вообще мог говорить.

— Да.

— Тогда приказываю вам доставить груз и бумаги!

Он закатил глаза, пытаясь вдохнуть. Раздался неприятный булькающий звук.

— В папке пункт назначения, самолет ждет. Срочно! — Голос, больше похожий на шипение, становился все тише. — Документы не читать, ящик не вскрывать! Немедленно отвезите…

Офицер попытался еще что-то сказать, дернулся, рука упала.

Быстро открыв заднюю дверцу, он проверил, живы ли солдаты на заднем сиденье. Нет. Он обошел машину, распахнул дверь со стороны шофера, вытащил его, уложил на асфальт и сел за руль. Взяв папку с документами из руки офицера, быстро пробежал бумаги глазами и задумался.

Собственно, думать было некогда!

Время мгновенных решений!

Он развернул машину и поехал совсем не в том направлении, куда приказывал ему двигаться отходящий в мир иной немецкий офицер.

На самой окраине городка находилось здание, в котором размещалась автомастерская. Здание было разрушено, но мастерская уцелела, даже ворота устояли, и дорожка к ним, конечно, завалена битым кирпичом, но проехать возможно. Он присмотрел эту мастерскую, привычно отмечая для себя любые мелочи. Ему нужно место и время, чтобы во всем разобраться.

В багажнике машины стоял ящик с откинутой, словно распахнутый черный рот, крышкой, сверху содержимого ящика лежала папка с документами. Он сидел рядом на колченогом стуле, найденном в мастерской, курил и пристально смотрел на содержимое багажника, как будто ждал ответа.

Он затушил сигарету, достал портсигар, неторопливо вытащил еще одну, щелкнул крышечкой, убрал портсигар, закурил и опять посмотрел на ящик.

Он смотрел на свой смертельный приговор.

Кому бы из советского руководства он ни доставил этот груз, его ждала смерть. Если груз попадет в руки тех, кому предназначался, то расстрел подразумевался сам собой, как самая действенная мера по сокрытию сверхсекретной информации. Даже если он сможет передать все своему руководству, то его судьбу будет решать не оно, и, следовательно, результат тот же — нет человека, нет проблемы.

Но и бросить все это, спрятать и уйти он не мог, как офицер, как разведчик, как человек, прекрасно понимая ценность того, что лежало перед ним.

Ему предстояла долгая ночь в компании трех покойников, все так же сидящих в машине.

Ему надо продумать все до мелочей, составить план и действовать, действовать!

Встреча с курьером так и не состоялась, такая вероятность была предусмотрена, как и вторая встреча, утром, если по каким-то причинам он не сможет прийти, а утром будет штурм города.

Он вспомнил свой последний разговор с отцом.

Было совсем раннее утро, когда они, проговорив всю ночь, вдруг поняли, что настало время прощания, видимо последнего. Оба понимали, что вряд ли, после того как отец осуществит задуманное, он останется жив.