Тина Вальен - Начало всех начал
Вина политиков?! Они думают только о собственной карьере, лезут вверх. Сегодня здоровые амбиции приветствуются. Но, спаси нас бог от этого змеиного клубка! Ты явно подозревала это, когда сняла свою кандидатуру.
Посмотрим на дно, где нищие и бродяги. Никакой ответственности за себя, за мир во всём мире. Это ли не кайф? К ним с добром, а они кусаются… Им бы чуда и халявы. Заставить их учиться, потом работать — непосильный труд.
— Они — дети. Так хочется их всех хотя бы отмыть и накормить, а потом дать шанс, дать выбор…
— Один из вариантов «осчастливить насильно» мы сегодня наблюдали. Картина не вдохновляет.
— Да, уж… — я вздохнула, — … и что интересно, ведь никто из нормальных людей не живёт по принципу: убей, укради, не почитай отца и мать свою…
— Правильно, только редкие сволочи. Все за мораль! Но по мере своих возможностей. И никто — в ущерб себе. Исключая героев и святых. Преклоняемся, помним, равняемся, но вакансий на их пьедесталы полно. Позволь и мне быть простым смертным.
Фил посмотрел на меня, ожидая хоть какой-то реакции на свои мысли. Я молчала. Не хочет человек соприкасаться ни с милицией, ни с беспризорниками. Имеет право. Но что-то его всё-таки волнует. Пусть выговорится. Он никуда не спешит, и мне не хочется нести домой не проходящее мрачное состояние.
— Кстати, ты сказала, что надо искать позитив во всём. Что не обязательно говорить высокие слова о долге и совести всего человечества, надо всего лишь заниматься своим делом, которое любишь и знаешь лучше всех. Прописная истина. Но ещё ты считаешь, что каждый может гордиться тем, что умеет делать лучше всех…
— Например, дальше всех плевать…
— Почему сразу плевать?! — ошарашено спросил Фил.
— Ты хотел услышать — лучше всех фотографировать? — рассмеялась я. — Просто вспомнила Алтай. Как-то на одном из собраний я сказала детям, что каждый из них может гордиться собой, ибо что-то он может делать лучше всех, — чтобы повысить их самооценку.
— Например, плевать дальше всех, как Толик? — раздалось из зала.
— Для подобных «умельцев» существует «Книга рекордов Гиннеса». Если он победит в таких соревнованиях, то и приз денежный получит, — ответила я под хохот собравшихся. — «Коля у нас не силён в математике», зато с трактором управляется лучше всех! Вадик у нас лучший столяр.
Представляешь, заставили меня перечислить достоинства каждого. Я им сказала и о том, что не все найдут себе работу по душе, зато после работы… Маша, например, может сшить себе самое модное платье…
— Я мечтаю собрать парусник…
— А я тортики буду печь!
— Я буду сочинять хиты!
— Мы долго говорили на эту тему и пришли к выводу, что надо развивать свои творческие способности, которые помогают сделать жизнь интересной. Вот вспомнила своих воспитанников, и мрак ушёл из души.
Мои губы сами собой растянулись в улыбке. И Фил повеселел.
— Гордиться можно всем, даже отсутствием гордости.
— Ну, это уже какой-то словесный блуд…
— Так что я хотел сказать?
— Не знаю. Более сумбурного разговора в моей жизни ещё не было. Я уже не рада, что неоригинально затронула неприкасаемую совесть олигархов. Видимо, ты хотел, но не сказал главное: и твоя совесть жива. Именно она нарушает твой привычный внутренний комфорт, и заставляет быть без вины виноватым. Не я, а она потащит тебя в подвалы и поможет не столько детям, сколько тебе крепко спать. Точка!
— Ты безнадёжна! Моя совесть милосерднее. — Фил как-то неуверенно рассмеялся. — Придётся спускаться вниз… Экстрим входит в моду, меняет сознание. Выдержу, я мужчина. А ты, хрупкая женщина, выложилась вся на Алтайской каторге и передохни!
— Да при чём здесь я?! Ты обо мне не беспокойся. Сверши свой последний подвиг и спи спокойно. Заводи керогаз, поехали! Удивительно, но мне стало легче.
— И мне расхотелось напиться. Извини, оглянулся, а поплакаться некому. Сошлось как-то всё мрачное в одну точку. Отца недавно отправили в отставку, нанесли страшный моральный ущерб. Всегда шёл в первых рядах стада, травку щипал сочную. Отставка — обида смертельная. Винит всех подряд. Вчера заехал к нему, хотел успокоить, но получилось наоборот — «Скорую помощь» пришлось вызывать. Называется «по душам поговорили». Я честно признался, что мне нравилось и не нравилось в Союзе, что нравится и не нравится сейчас, в новом времени. Но отца не проведёшь, почувствовал, что в этом новом мире мне всё-таки лучше, обозвал предателем, за сердце схватился. Я ночь не спал, переживал, а утром поехал в ЦВСН. Увидел, послушал… Получается, что отец прав? Посмотрел на тебя — точно прав. Моей маме не довелось видеть такое. Хотел убедить хоть в чём-то тебя, а убедил себя. Спасибо, что выслушала.
— Извини за резкие комментарии. Сразу бы начал с отца… Я ведь тоже дочь военного. Только папа служил отчизне с полной выкладкой по буеракам, рекам, поэтому и перестройка его не испугала: «Готов? — Всегда готов!» И в меня вдалбливал оптимизм. Как видишь, что-то осталось. Кем бы ни были наши родители, главное, что они есть. Представь себе на миг, что их у тебя нет и не было никогда. Ты — малыш, ты плачешь, зовёшь, но к тебе никто не подходит, родные руки мамы не успокоят, не обнимут. Подойдут другие, может быть даже добрые, но чужие. Надо хоть однажды в жизни такое представить, чтобы осознать благо своей семьи.
— Представить даже не могу. Страшно становиться от одной только мысли, даже в моем возрасте…
— Большинство тех, кто имеет родителей, тоже не осознает своего счастья.
— Я с малых лет мечтал от этого счастья сбежать…
— А если честно, Фил? Кем бы ты стал без помощи и поддержки своего папы-генерала? Без любви мамы? Я уж не говорю с рождения, пусть после школы, например. Извини…
— Да, стоило бы задуматься раньше. — Фил помолчал и выдавил, — Себя, сиротинушку, было бы очень жаль.
— Представил бы это, когда спорил с отцом!
— Женя, прекрати, пожалуйста, свои изощрённые пытки. Стану спонсором, сделаю выставку, провезу её по Европе, а сейчас предлагаю заехать в ресторан просто покушать. Скрась моё одиночество.
Я отказалась, но пригласила на ужин к себе. Фил пробурчал «нет», изобразив обиду, и завёл машину. Остаток дороги мы ехали молча. Мысли вернулись к дискуссии членов комиссии.
«Дети не желают жить в интернатах, работающих по принципам, далёким от гуманности», — говорил адвокат.
«Какой гуманности можно ожидать от нынешней системы?! — возражал психолог. — И в такой системе многие дети становятся неадекватными и являются угрозой даже взрослым…».
«А мы, взрослые люди, способны остаться адекватными, когда даже в больницах и на кладбищах нас обирают, обдирают как липку? — вопрошал третий. — Дошли до кощунства — наживаются даже на чужом горе. И в приютах при видимом благополучии вдруг выявляются факты лагерного режима».
