Тина Вальен - Начало всех начал
— Именно такие цели я и преследую, — заверил всех Фил.
Истории, рассказанные детьми о притонах, наркотиках, клее, изнасилованиях, педерастии и детской проституции шокировали. Шокировали нас, взрослых, а детей ничуть — всё, происходившее с ними, считалось в порядке вещей. «Счастливое детство» для них — так и не прочитанная сказка. Само детство — группа риска.
Только один подросток категорически отказался от медицинского осмотра: он пытался укусить милиционера, плевался и ругался последними словами. Когда его всё же уговорили пройти за ширму, врач обнаружил все признаки запущенного сифилиса. Ни о каком приёме в приют не могло быть и речи: все нуждались в первую очередь в лечении.
Мы вышли из центра совершенно подавленными. Врач психиатр шёл рядом и говорил мне о синдроме бродяжничества, с которым я уже давно была знакома на практике. Да, дети с улицы отогреваются, отъедаются, принимают соучастие окружающих, а по весне сбегают, как наркоманы, за новой дозой шока.
— Один год беспризорности ведёт почти к полному распаду личности, последний тупик — тюрьма. Никто не знает точной статистики, реального положения дел, — возмущался психолог.
— Почему дети бегут даже из благополучных детских домов? — спросила я его, потому что этот вопрос давно мучил меня.
— Потому что любому ребёнку нужен один защитник, а не множество равнодушных казарменных наставников. Иногда даже равнодушие считается благом, хуже, когда выделят из толпы и возненавидят. Они даже не жалуются, считая, что весь мир против них. Я защищал диссертацию на эту тему, проводил исследования. Меня поразило то, что они продолжают любить своих спившихся или бросивших их родителей. Они живут надеждой, что о них вспомнят и заберут, защитят. Представляете, система воспитания в детских домах негласно, но запрещает выражать конкретную любовь, разрешая, так сказать, любить только коллектив оптом! — психолог нервически хихикнул. — У детей нет личного уединённого уголка. Я спросил однажды, что бы делал каждый, оставшись в одиночестве здесь или в доме усыновителей. Никто не смог ответить! Читать, убирать дом, играть одному… Им это даже трудно было представить. Даже не сказали: «Смотреть телевизор!»
— Я, оставшись в одиночестве, читала… и ещё мечтала, чтобы у меня было много братьев и сестёр.
Психолог оторопел от моих слов, но сразу нашёлся:
— Зачем же брать в пример такие крайности? Один ребёнок в благополучной семье и множество без неё?
— Вот и не берите! Не так ужасна жизнь в коллективе, не так идеальна жизнь единственного ребёнка. В каждой есть плюсы и минусы.
— Возможно, что вы правы.
— Но пока никто не нашёл золотой середины, — подвела я черту.
Психолог кивнул и поспешил к своей машине, а я направилась к машине Фила, мысленно продолжая тему разговора. Я и без психолога знала, что даже в нашем благополучном приюте на Алтае дети мечтали об усыновлении. Да, каждый ребёнок хотел, чтобы любили именно его. Поэтому семейный патронат давно практикуется в западных странах. Главная проблема для воплощения этой идеи в нашей стране — проблема жилья. Можно построить в Зелёной зоне домики с приусадебными участками, один большой учебно-развлекательный центр… Найдутся ли желающие жить в них с приёмными детьми? Надо провести мониторинг, как говорят сейчас. Идея такого необычного проекта занозой сидела в голове, периодически напоминая о себе. Для её воплощения нужен был спонсор. Судьба очень кстати расщедрилась, предлагая мне жить с состоявшимся и состоятельным мужем. С его помощью возможно реализовать задуманный проект. Только приму ли я все эти дары? Я, со своей провинциальной, изъязвлённой нищетой и очень уязвимой с моральной точки зрения личностью, совсем не пара самоуверенному состоятельному Сергею. Недавно я была счастлива уже от того, что нашла свою привычную работу, своё место. А тут новый подарок, и надо делать выбор между хорошим и отличным вариантом. И этот выбор я доверила судьбе. Тоже мне подвиг… Посмотри на этих несчастных детей! Им приходится выбирать между голодной свободой и далеко не золотой клеткой.
Мысли метнулись в прошлое. На Алтай. К нам привезли детей с улицы, тех самых необратимых бродяжек. Коллектив сделал всё для их полноценной адаптации. Казалось, дети вновь становятся детьми, и все педагоги расслабились, пока новенькие не преподнесли сюрприз.
— Евгения Викторовна! Новенькие собрали малышей и заставляют насильно курить! Смотрят и хохочут, как ненормальные! Вашему сыну стало плохо, — сообщили мне девочки из средней группы.
Тогда мне хватило силы воли не сорваться, зато ночью ревела белугой — за что, почему? Потому что неокрепшему слабому детскому сознанию достаточно года непосильных испытаний и унижений, чтобы никому никогда не верить, даже искреннему доброму приёму взрослых и детей. Весной трое из них снова сбежали. Они боялись поверить. Сегодня я понимаю их как никогда. Потерянное поколение, пятая колонна изуродованного детства повзрослеет и отомстит. А моя идея семейного патроната решит две проблемы. Она объединит малышей, ждущих маму, с бездетными женщинами, жаждущими отдать неизрасходованное тепло материнства. Соединить их вместе, дав жильё и помощь… проект на несколько миллионов… Мысли прервал голос Фила:
— Я договорился с ментами о совместном участии в рейдах. Из отснятого только один кадр подходит: оскаленная мордочка ребёнка, готовая укусить, и стеклянные глаза милиционера. Нужно снимать в реальной и привычной для бедолаг обстановке. Садись в машину, мне нужно с тобой серьёзно поговорить.
Мы сели в машину. Фил посмотрел на меня:
— Дрожишь, ты случайно, не заболела?
— Это нервное. После того, что увидела, хочется выбежать на площадь и закричать: «Помогите!» Как можно сохранить что-то светлое в душе, когда рядом такое? Нет войны, на пороге двадцать первый век! Неужели ни один миллионер, захвативший общенациональное достояние, не носит в себе вину за обворованных им, униженных и оскорблённых? Если совесть нации не проснётся, в результате ею будут править мутанты, больные физически и психически. Все мировые проблемы оттого, что детям не хватает любви.
— Её никому не хватает. В жизни даже благополучного человека больше печалей, чем радостей. А если ещё и профессия заставляет окунуться с головой в чужую боль и несчастья, тогда психика не выдерживает. Я наблюдал за офицером, у неё мёртвые глаза. Наверно иначе и невозможно, потому что появляется естественный защитный барьер. И твои глаза… На тебе до сих пор лица нет. Зачем ты влезла во всё это и меня за уши притянула? Меня, у которого нет никакого желания соприкасаться с этим адом, его хватило когда-то в Афганистане. Мне привычнее красота… Счастье, что моя профессия позволяет наслаждаться ей. Я только несколько месяцев в России, и уже депрессия накрыла. Женя, отпусти, Христа ради!
