Ирина Алпатова - Набор фамильной жести
– Не нравится мне все это, – сообщил Ленский, на ее взгляд, слишком громко. Можно подумать, что ей нравилось. Просто он не представлял, что их ждет, а теперь, судя по всему, до него стало доходить, что это за местечко. Паша старалась держаться как можно спокойней. Главное, дойти до той площадки, откуда она сможет ориентироваться в этом чертовом лабиринте. И уж совсем не хотелось думать, как именно придет на помощь Ленский, случись ей заорать. Ведь ее еще нужно будет отыскать.
Паша начала подниматься наверх, останавливаясь на каждом шагу и прислушиваясь. Свет лампочки, горевшей внизу, становился все более тусклым, но она отчетливо, должно быть, от напряжения, видела каждую ступеньку, каждую выбоину на ней. На крыльце курила Шура или кто-то чужой? И если не она, то где тот человек? Куда он подевался? И чего можно ждать от Николаши? Все-таки хорошо, что в этой ужасной богадельне нет скрипучих половиц…
Паша наконец добралась до лестничной площадки третьего этажа и остановилась. Лампочка не горит, как и в прошлый раз. Это хорошо или плохо? Наверное, хорошо. Паша тронула ручку двери моментально взмокшей ладонью и осторожно потянула на себя. Все, как и три недели назад, от этого ощущения ей стало еще больше не по себе. Паша сделала было шаг в коридор, но замерла. Что это за звук?! Кажется, кто-то осторожно поднимался по лестнице. Ленский?! Неужели он все-таки потащился следом! А если это старик Марчелло?
Диверсантка, стараясь двигаться бесшумно, бросилась вперед и заметалась по коридору. Если сунуться в одну из палат, поднимется визг. Вот когда убогий холл оказался очень кстати, и Паша, нырнув в него, скорчилась за худосочным баобабом. Вообще-то за ним не могла бы спрятаться даже мышь, и Паша, кажется, перестала дышать.
Звук больше не повторился, но оказалось, что от этого может быть еще страшнее, потому что Паша тут же живо представила себе, как некто затаился и только ждет, когда она выберется из своего жалкого укрытия. А она не выберется, она будет сидеть тут всю ночь! Возможно, она и в самом деле проторчала на корточках целую вечность, потому что ноги стали затекать, и Паша заставила себя подняться.
Все-таки подлые окошечки в дверях сейчас вполне могли ей помочь. Она подойдет к одному из них и включит свет. Даже если в комнате не тетя, человек не догадается, что свет включила Паша, а не мадам. А если там тетя и дверь заперта, то Паша быстренько спустится за Ленским и… они сломают эту дверь, то есть замок. И Паша пожалела, что велела ему остаться внизу, вот теперь он очень даже пригодился бы здесь.
Хорошо, что дверь нужной палаты находилась почти напротив Пашиного укрытия. Теперь, когда ее глаза привыкли к темноте, казалось, что в коридоре даже слишком светло, а из окна льется прямо-таки ослепляющий лунный свет. Возможно, кто-нибудь из здешних обитателей страдает лунатизмом или элементарной бессонницей… Паша отогнала непрошеную мысль и сделала один крошечный шажок, затем, пригнувшись, будто под обстрелом, нырнула к противоположной стене и замерла рядом с дверью. Господи, ей послышалось или в самом деле что-то шевельнулось у нее за спиной? Паша никак не могла решить это окончательно, потому что в ушах шумела кровь, и собственное сердце стучало на весь коридор. Она подождала минуту. Тихо, значит, ей показалось.
Паша приблизила лицо вплотную к черному окошечку. Раз, два, три! Она нажала на выключатель, готовая едва ли не к тому, что сейчас вспыхнет яркий свет и завоет сирена. Лампочка не без труда осветила знакомую комнату и фигуру, лежавшую на кровати. Человек завозился, тяжело приподнялся, и Паша тут же свет погасила. Она и лица еще толком не разглядела, но почти явно услышала: «Моя квартира, я тута живу». Только зря растревожила бедную старуху. Ну вот и все. А чего Паша ждала? Что тетя встретит ее на прежнем месте?
Но где тогда тетя Геля? А вдруг и в самом деле в «карцере»?! Нет, не может быть, она всего лишь слабая старушка. Тогда там, где прежде сидела эта несчастная наседка, напрасно защищающая свое гнездо? Паша от волнения никак не могла сообразить, где расположена та палата, разве что только этаж. Не густо. Теперь главным было не поддаваться чувству паники. Все получится. Потому что она все вспомнит. Обязательно.
Паша еще помедлила, но так и не решилась заглянуть в соседние палаты. Ведь в ту ночь они не все были заперты. Вдруг и сейчас самые любознательные полуночники решат проверить, кто же это беспокоит их в такой поздний час. И Паша стала красться к лестнице.
В эту минуту она думала только про тетю и совершенно позабыла о своем страхе. А он взял да и шагнул ей навстречу. Кричать тоже надо уметь, и Паша слишком поздно поняла, что совершенно не владеет этим искусством. Потому что из ее горла вырвался не крик и даже не визг, а некое сдавленное шипение, которое Ленский ни за что не смог бы расслышать. Его даже сама Паша услышала не сразу и поняла, что пропала. Она попробовала отшатнуться, но цепкая рука больно схватила ее за плечо и потянула на лестницу. А как же Ленский? Как же они оба?! И тетя…
– Ленс… Лен… – звуки ворочались у Паши в горле и никак не желали вырываться наружу. Да еще острый кулак больно пихнул ее в бок. Сейчас ее скрутят и поволокут в подвал, а Ленский ничего не услышит, и его тоже скрутят, и все.
– Не ори, полоумная! Вот психованная…
На лестнице что-то глухо бухнуло и вроде затопало, а Паша осела прямо на пол, потому что ноги отказались ее держать. Их ослепил свет фонарика, глас Зевса рявкнул откуда-то с неба:
– Прочь от нее руки! – какой прекрасный был у него голос! Только ужасно громкий. Пашу будто подкинуло, она вскочила и кинулась на фонарь, закрывая его ладонью. И теперь два голоса в унисон зашипели на опешившего Ленского:
– Ленский, молчи!
– Не ори, полоумный! Разоралися тута…
Они стояли в темноте, тяжело дыша и прислушиваясь. То есть прислушивались Паша и Шура, а Ленский, кажется, находился в ступоре, так и не поняв, что все это значит.
– Напугали, ироды! Больно долго собиралися! Тиха! Ты тута жди, – Шура бесцеремонно отодвинула Ленского в сторону, – а ты за мной иди.
В палату она заходить не стала, исчезла, будто сквозь пол провалилась.
– Наконец пришла, – сказала тетя безо всякого выражения. – А я уж думала, ты больше не появишься.
Только минуту назад Паша боялась тетиных возгласов, слез, а теперь испытала острое разочарование – вместо радости нагоняй. Но, пожалуй, так было даже лучше. По крайней мере, тетя была в порядке и совершенно владела собой.
– Собирайся, – тихо сказала Паша, стараясь, чтобы и ее голос звучал ровно и спокойно.
– А нечего мне собираться, я всегда готова. – Тетя тяжело поднялась и ухватилась за спинку кровати. И только тогда стало заметно, как она дрожит. Паша потянула с кровати одеяло, чтобы набросить на тетины плечи, но та оттолкнула ее руку:
