Дамир. Любой ценой (СИ) - Бонд Юлия

В вестибюле. Давид накидывает на мои плечи полушубок, а затем одевается сам. Я наблюдаю за ним со стороны. Стильное кашемировое пальто, сшитое на заказ, – определенно ему идёт. Оно подчеркивает широкие плечи и мощную грудную клетку. Давид застегивает пуговицы, а я не свожу глаз с его ухоженных рук. Красивый мужчина. Видный. Знающий себе цену. Зачем ему я? Ведь таких как Рената просто пруд пруди. Свистни и набежит настоящая орда.

Не понимаю. Если у него есть любовница и сейчас это был некий спектакль, разыгранный обиженной фавориткой, тогда к чему весь этот фарс – наш брак?

Мы выходим из ресторана молча. Стоим на улице, каждый думая о своём. Через минуту-две подъедет наш мерседес, а пока я смотрю на звёздное небо и ищу взглядом знакомые созвездия.

Он обнимает меня за плечи. Крепко сжимает руками и зарывается лицом на моём затылке:

– Прости за этот сумбур. Я не знал, что Рената тоже приглашена на праздник.

Его голос звучит хрипло, волнительно. Кажется, он расстроен больше, чем я думала, а думала ли вообще?

– Она твоя бывшая? Или же...

– Бывшая, – утвердительный ответ.

– Как давно?

– До нашего брака.

– Значит, ты встречался с ней после того, как мы познакомились и...

– Дин! – резко поворачивает к себе лицом, ухватившись за мои плечи. – Она – прошлое, понятно? Я не изменяю тебе. Даже не думай об этом.

– Правда? – ухмыляюсь. – А вела себя твоя бывшая, – рисую в воздухе кавычки, – совсем как нынешняя.

– Мы расстались не очень хорошо. По моей инициативе.

– Почему?

– Ты сейчас серьезно? К чему этот допрос? Я же сказал, бывшая. Было до тебя!

– Сказал, но Рената хорошо осведомлена. «Та ли это Дина, которая создала проблемы всем Фатхетдиновым?», – точно копирую интонацию голоса брюнетки, – почему? Откуда ей известно?

Давид отводит взгляд в сторону. Закатывает глаза, поджимает губы.

Нечего сказать или же здесь нечто иное?

Мы не успеваем закончить разговор, потому что к входу ресторана подъезжает наш мерседес. Из машины выходит мужчина, одетый в фирменный костюм. Подходит к Давиду и передаёт ему ключи, напоследок пожелав хорошего вечера.

– Дин, поехали, – Давид кивает на мерседес, а я стою на месте и не двигаюсь.

– Мне нужно побыть одной, – произношу неожиданно для мужа.

– Что?

– Я. Не. Хочу. Домой. – Строго чеканю каждое слово.

– Почему? Что на тебя нашло, Диана?

– Ты. На меня нашёл... Ты.

Голос дрожит, руки трясутся. Я сжимаю сумочку до беления пальцев и, сделав глубокий вдох, делаю первые шаги. Но к мерседесу не спешу, а иду в противоположную сторону.

Он догоняет меня за несколько секунд. Хватает за плечи, заставляя остановиться.

– Динка, ну давай не ссориться, – просит умоляюще.

– Я ненавижу, когда мне врут, – холодно произношу, – и вот сейчас ты дал мне повод испытать это чувство.

– Я не врал тебе.

– Но и не сказал всей правды. Знаешь, а я сегодня тоже видела своего бывшего, – говорю на эмоциях, – но у меня хватило мозгов не выставлять тебя дураком, а ты... Ты увёл меня в сторону, будто я...

Он не даёт закончить мысли. Сгребает меня в охапку, прижимая к груди.

– Диночка, всё не так. Просто Рената очень обижена на меня. Я её бросил из-за тебя, понимаешь? После разрыва нашей помолвки ты не подпускала меня к себе больше года. Я же живой. Обычный мужик и у меня есть потребности.

– Фатхетдинов, если ты мне сейчас врёшь, то я тебе этого никогда не прощу.

– Не вру, – обхватывает моё лицо двумя ладонями, склоняется, чтобы поцеловать в губы, но я отворачиваюсь в сторону. – Я боролся за твою любовь не для того, чтобы бездумно её потерять.

– Не ври мне никогда. Пожалуйста, – прошу я, а он улыбается и всё-таки целует меня в губы.

– Не буду. Тогда ты тоже пообещай всегда говорить правду.

– Вот тебе моя правда, – я протягиваю перед собой руку. Разжимаю пальцы, демонстрируя мужу клочок бумаги. – Это дал он. Можешь посмотреть, а можешь выкинуть.

– Что там? Ты не смотрела? – ведёт бровью, удивляясь.

– Нет, – качаю головой.

– Почему?

– Потому что мне оно не нужно. Я твоя жена. Уважаю и люблю тебя. И когда мы с тобой встретились возле уборной, я плакала, потому что виделась с ним.

– Динка, – Давид порывается меня обнять, но я отстраняюсь.

– Я всё еще злюсь.

– Поехали домой и я даже готов, чтобы ты от злости разбила все тарелки на кухне.

– Тарелки, – закатываю глаза. – Не буду. Мне нравится наша посуда.

– Хрен с посудой. Купим другую, лишь бы ты перестала на меня злиться.

Давид берет меня за руку, перекрещивая наши пальцы в замок, и ведет к машине. Открывает передо мной дверцу, а затем помогает забраться в салон.

– Он сделал тебе больно? – неожиданно спрашивает перед тем, как запустить мотор автомобиля.

– Нет, – качаю головой. – Он просто хотел посмотреть фотографии сына.

– Сына, – фыркает Давид. – Саньке не нужен такой отец.

– По-моему, это должна решать я, а не ты.

– Дин, – тянет Давид, беря меня за запястье. – На этот раз я его точно убью, если он посмеет ещё раз сделать тебе больно.

Я вздрагиваю. Пугаюсь.

В смысле?

– В смысле? – повторяю вслух.

Давид молчит, сосредоточившись на дороге. Сжимает руль, делая вид, что не слышит.

Меня бесит его напускное спокойствие и равнодушие.

Человек не может говорить «такие» вещи просто так, а затем молчать, будто набрал в рот воды.

– Давид! – прикасаюсь к плечу. – Что ты сейчас сказал?

– Ты слышала, – цедит сквозь зубы.

Я ахаю, прикрыв рот рукой.

К горлу подступает ком. Тошнит. Выпила лишнее? Нет. Не знаю.

– Останови! – кричу Давиду и, когда машина съезжает на обочину, в спешке открываю дверцу.

Выскакиваю из мерседеса. Склоняюсь...

Желудок пронзают тошнотворные спазмы, мышцы живота напрягаются, и у меня случается рвота

Давид выходит следом. Останавливается за моей спиной и придерживает волосы, собрав их руками на затылке.

Когда всё заканчивается, муж подаёт носовой платок, а затем смотрит на меня пронзительным взглядом, полным волнения.

– Всё хорошо? – тянется рукой к моему лицу, чтобы убрать с щеки прядь волос.

Я отстраняюсь. Делаю шаг назад:

– Нет. Не хорошо.

– В больницу? – ведёт бровью.

– В психиатрическую, – хмыкаю я.

– Не понял твоего сарказма, но, если тебе уже лучше, то вернёмся в машину.

Мне не хочется домой. Не хочется садиться в мерседес и всю дорогу, пока мы будем ехать, сходить с ума.

– Ты сказал, что на этот раз точно убьёшь Дамира, если он посмеет сделать мне больно. Почему ты так сказал?

– Дин, хватит этих разборок. Я сказал то, что думаю. Не цепляйся к словам.

– Дамир плохо выглядит. Он ужасно постарел и... Хромает.

– И что мне теперь сделать? Оплатить ему курс реабилитации? – ухмыляется. – Шагаева потрепала жизнь. Я здесь причём?

– Ты имеешь к этому какое-то отношение?

– К чему? – сердится, хмурит брови и пугающе сжимает кулаки.

– Ты понял, что я имею в виду.

Давид закатывает глаза. Тянется рукой к своему лицу, трогает бороду.

Я сказала чушь?

Вроде, нет. Тогда почему он делает вид, что я несу ахинею?

– Дина, твоя фантазия ни в какие ворота не лезет. Хватит нести бред, – делает размашистые шаги в мою сторону. Останавливается напротив и дёргает за руку, – поехали домой. У нас выдался тяжелый вечер. Нужно отдыхать.

Мы возвращаемся к мерседесу и продолжаем путь домой. В салоне царит напряженная тишина. Мне не хочется говорить, Давиду – тоже.

Я злюсь на мужа. Очень сильно сержусь, а потому отворачиваюсь к окну и всю дорогу смотрю в никуда.

Оказавшись дома, я снимаю полушубок, вешаю его в шкаф на тремпель и закрываюсь в ванной комнате.

Раскрываю кулак и тупо пялюсь на клочок бумаги. Читать или нет?

Давид забыл про эту записку, я – тоже, да и не было до неё дела во время скандала.

Скандал! А ведь сегодня мы впервые поругались за целый год. Обычно, мы с мужем никогда не повышали тон и не играли в молчанку, но сейчас... Я закрылась в ванной комнате, а он... Да пофиг, где он. Давид мне сделал больно, а делать вид, что всё хорошо – я не привыкла и не собираюсь привыкать.