Нулевой километр (СИ) - Стасина Евгения

- Ато! Плохих не делаем!

-Что ты там делал-то? — больше скрывать отвращения не могу, поэтому и отталкиваю от себя забулдыгу.

-Не придирайся! Семеновна, ты лучше на ее жениха посмотри! Москвич, — указывает на Максима, наконец очнувшегося от своих размышлений и теперь слабо улыбающегося пожилой незнакомке. - Бизнесмен! Денег куры не клюют. Юлька у нас под простых смертных не ложиться!

Гад! Краснею, замечая перемену во взгляде водителя, и сейчас, как никогда, мечтаю вырвать с корнем гнилой Жорин язык. Потому что сейчас не время для подобных шуточек, и никакой определенности нет и в помине! Ни одним словом, ни даже взглядом, ни Бирюков, ни я, так и не решились подать друг другу сигнал, что произошедшее между нами будет иметь продолжение. Молча отвезли детей в кафе, также, в тишине, потягивали напитки, пока сорванцы, примкнув к ровесникам, покоряли батут и бассейн с шарами. Я ломала голову над самой серьезной дилеммой в жизни, что же в конечном счёте должно победить: моя любовь к деньгам или неконтролируемая тяга к простому работяге, а он… Он закрыт, как самый надежный сейф, в котором легко можно хранить золотой резерв государства или величайшие шедевры искусства.

-И правильно! Чего с таких, как ты, взять? Автослесарь! Нечего, может, хоть у нее жизнь сложится, раз Лидке ума не хватило красотой воспользоваться. Простите, — осознает, что сболтнула лишнего и прикрывает золотые зубы морщинистой ладошкой. Только Максим будто и не слушает вовсе… Или что еще хуже, уже вдумывается в каждое слово, сорвавшееся с языка этой парочки идиотов…

***

Максим

Мы не говорили. Наверное, передышка была необходима, чтобы хотя бы немного проветрить голову — избавиться от пьянящего дурмана и, вопреки собственным желаниям, остыть после жадных прикосновений женских пальцев. И если ветер и морось с этим почти не справились, то пьяный “родственничек” и бабулька в цветастой панаме, своими речами действуют на меня лучше ледяного душа.

-Простите, старуху! Вечно ляпну не подумав!

- Вот то-то же! Не рот, а помойка! — нависает над ней Голубев, только страха в глазах соседки отыскать ему не удается. - Иди куда шла! А то автослесарь ей не угодил! Олигархов всем подавай. Еле ноги волочит, а туда же!

- Ты мне поговори…

-И что? Клюкой изобьешь? Я тебе ее знаешь куда…

-Жора, — не выдерживаю. Достаю из кармана еще несколько купюр и сую их в дрожащую ладонь Юлиного отчима. - В магазин иди.

И без их криков тошно. Потому что взгляд со стороны порой бывает полезен — будущего у нас с Щербаковой нет. Она теребит кулон с внушительным бриллиантом, а я вновь подкуриваю сигарету, отпуская густой дым от дешевого табака в серое небо.

– Вот за это спасибо! Видишь, какой человек? Ты за него, дочка, держись! Заживем хоть как люди! – сплевывает на асфальт и, наградив соседку презрительным взглядом, нетвердой походкой бредет в сторону винно-водочного.

– А что, правда, жених, да?

– Шла бы и ты, Семеновна, – и Юля от отчима недалеко ушла. Кивает в сторону тротуара и обходит любопытную даму, теперь устраиваясь рядом со мной. Прямо на мокрые доски, только холод и облупившаяся краска, что прилипает к тонким джинсам, ее сейчас не заботят.

 – Дураки.

И не они вовсе, а мы, если решили, что ради парочки страстных ночей, проложим мост над зияющей пропастью.

Глава 36

Главная проблема человечества – неспособность вовремя завести разговор. Именно из-за этого рушатся семьи и упускаются шансы построить что-то достойное. На моей голове нет строительной каски, в руках не лежит мастерок и фундамент под возведение чего-то прочного до сих пор не залили, но сворачивать макет с уже нанесенным на него проектом я не готова. По крайней мере,сейчас, при свете луны и редких уличных фонарей, что скупо льют золотистое свечение на тротуары, мне кажется, я решила. Поверила, что смогу отказаться от московской квартиры, дорогих цацек и шикарных мехов, удовольствие от носки которых затмила нездоровая эйфория… Странная, не поддающаяся объяснению и возникающая всякий раз, когда я вижу перед собой идеально слепленного мужчину.

 – Спишь?

– Нет, – шепчу и крепко жмурюсь, заклиная про себя Бирюкова перелечь.

Подскочить с этого чертового жесткого пола и, с силой отшвырнув одеяло, взобраться на мою кровать, которая сегодня кажется мне особенно пустой. Холодной, и этот холод заставляет покрыться гусиной кожей, ведь моя шелковая комбинация совсем не спасает от одиночества…

– Мы должны поговорить. Рано или поздно это придется сделать.

– Знаю, – только с чего начать до сих пор не придумала.

Таким, как я куда проще срывать одежду, чем украшенные чернью латы с собственной души. Не приспособлена – с Русланом я молчалива. Обсуждаю миллион мелочей вроде понравившихся сапожек, украшенных изумрудами сережек, которые непременно хочу получить на день рождения, или выслушиваю его фантазии, которые потом прилежно воплощаю в жизнь… А вот так, чтоб серьезно, чтобы с придыханием и полным сумбуром в голове – ни разу. Наверно поэтому с таким трудом вживаюсь в роль нормального человека.

– Ты ведь понимаешь, что секс ничего не меняет?

Теперь не дышу. Ведь даже при всей своей черствости, я ждала чего-то другого. Ни этой звенящей тишины, которая разрывает перепонки и заставляет зудеть ладошки от острой необходимости зажать уши руками…

– Ты слышишь?

– Да. Только… – боже, а что сказать?

– Твой отчим прав, Юля. Ты охотилась за олигархом, ты привыкла к другой жизни, которой я никогда не смогу тебе дать, – говорит мне, а я всерьез начинаю верить, что Бирюков ослеп. Не видит оборванных стен, паутины в углах, протертой мебели и замызганных ковров… Или, может быть, я настолько впала в прострацию, что перестаю объективно оценивать обстановку? Настолько смирилась с убогостью комнаты, привыкла к скрипу пружин и гулу старого холодильника, что теперь добровольно готова остаться в этой тьме навсегда?

– Так что вешать тебе лапшу на уши, что начну сворачивать горы, я не собираюсь.

– Не хочешь?

– Не могу, – признается после секундной заминки. – Ты ведь прекрасно все понимаешь. Это в книгах просто. А здесь жизнь: миллионером я вряд ли стану. Простой водитель. Пусть и с достойной зарплатой для среднестатистического мужчины, но со съемной халупой, которая ничем не отличается от этой. Такой жизни хочешь? Никаких иномарок, отдыха за границей в любой момент, когда тебе приспичит обновить загар.

Спрашивает и замолкает. Словно дает мне время осознать собственные перспективы… Только разве я не понимаю? Разве не думала об этом за ужином, в душе, когда нехотя смывала с себя запах что-то изменившего во мне мужчины? Когда лежала на лысой худой подушке и с тоской прислушивалась к его приготовлениям ко сну: лязг резных ручек, скрип дверцы советского шифоньера, шорох бязевого постельного белья, глухой удар скрученных одеял о пол, и тяжкий вздох, разбавивший тишину, когда Бирюков устроился на не самом удобном в мире ложе…

– А говорил, не жалеешь… – ведь что это, если не попытка избавиться от навязчивой поклонницы?

– Я и сейчас могу это повторить.

– Разве? Звучит так, будто ты меня отговариваешь, – присаживаюсь и, дотянувшись до ночника, позволяю глазам привыкнуть к теплому свечению лампы. – Я ведь не тащу тебя под венец.

– Знаю, – и вряд ли питает иллюзии, что внутри меня есть хотя бы капля романтики. И плевать, что на самом деле, прямо сейчас ее во мне океан… Безграничный, только душа до сих пор в доспехах, поэтому и качаю головой, не позволяя ему разглядеть моего смятения.

– Просто хочу, чтобы ты понимала – никакой сказки не жди.

Обидно. Его признание пронзает навылет острой стрелой и сейчас наверняка торчит окровавленным острием между лопаток. Ведь стоит ему озвучить приговор, какая-то часть меня безостановочно кивает, соглашаясь с вынесенным судьей вердиктом. Кричит во весь голос, что я не имею права гробить многолетние труды и отказываться от заманчивых перспектив связать свою жизнь с олигархом. Пусть и не таким пылким, годящимся мне в отцы и совершенно не стремящимся как можно скорее положить конец многолетнему браку, зато надежным, щедрым и таким привычным… Кричит, поправляя на запястье браслет от Картье, а проснувшееся после затяжной спячки сердце уже заглушает ее мольбы барабанной дробью: