Эмили. Отчаянная - De Ojos Verdes
Размышляя, что же в этой цепи есть доминанта, девушка спустилась к себе и открыла дверь. Положила учебники на пуф и прошла к кухонной зоне, чтобы попить воды. Сердце ушло в пятки от испуга, когда на диване она увидела…плачущую маму. Тут же бросилась к ней и рухнула коленями на ковер перед ее ногами, к которым осторожно прикоснулась:
— Что случилось? — глухой голос будто отдавал эхом в большом пространстве комнаты. — Мам?
Та подняла на нее измученные, полные горечи и усталости глаза, в которых неизменно светилась любовь и тревога. Еще не зная, что стряслось, Эмили ощутила, как ком подкатывает к горлу.
Господи, разве у нее могла быть другая…мама?
Эта мысль поражает своей чудовищностью.
— Эмили…дочка… — всхлипывает надрывно, — ты что…правда?..
Девушка не может понять, о чем этот бессвязный поток слов.
Пока машинально не тянется к нежным ладоням, чтобы как-то поддержать…и не замечает в них зажатую пачку презервативов.
В ту же секунду каменеет. На нее накатывает холодное оцепенение. Словно ребенком, невинной девочкой и порядочной дочерью была в прошлой жизни. Не в этой. Совсем не в этой.
«Да, мама. Представляешь, я тоже стала женщиной. Я наслаждалась прикосновениями мужчины. И сама дарила ему это наслаждение.
Ты не ожидала от меня, правда? Твое воспитание не включало таких импровизаций с моей стороны. Вы были уверены, что, как и положено, это событие произойдет после свадьбы, традиционной, красивой и обширной. Так ведь заведено, и обе твои дочери следовали этому принципу. По чести и совести. А я вот такая непутевая.
Мама. У меня был выбор, ты не подумай. И я его сделала осознанно. Урвала свой кусочек счастья. Но разве это уложится в твое представление о поведении молодой девушки? Сможешь ли ты объективно принять мою позицию и не корить себя?
Не сможешь.
Опять подумаешь, что не додала чего-то, потому как не являешься мне кровной… Я помню твои мучительные метания в том роковом разговоре.
Нет, никогда так с тобой не поступлю».
— Ты, что, расплакалась из-за этого? — тон ее приобретает невинность. — Мам?
Она смотрит затравленно, крупные слезы скатываются по круглым щекам. У нее такая кожа чистая, ровная, с небольшими лучиками морщин вокруг глаз. Интересно, если бы не полнота, оставалась бы мама такой же молодой? Или на лице появились бы неизбежные изломы в силу возраста? Обычно, когда люди худеют, в чертах явнее проскальзывают годы. Или это работает только по отношению к чужим людям, а родные всегда кажутся…особенными?
— Эмили! — выдыхает укоризненно.
— Мам, это отголоски холостяцкой жизни Ваграма. Мы когда убирались, видимо, не заглянули в этот комод. А я вчера обнаружила, вытащила, чтобы выбросить, положила и забыла, наверное. Ты чего?..
Как это называется? Ложь во благо? Пальцы забыла скрестить.
Во взгляде собеседницы появляется надежда, облегчение и доля смущения. Она неловко смахивает влагу и касается холодными пальцами рук Эмили в неимоверно беззащитном жесте.
— Ваграма? — все еще с сомнением.
Девушка кивает, забирает уличительную коробочку и встает, решительно направляясь к мусорному ведру и демонстрируя «правоту» своего заявления.
Сглатывает, жмурится до вспышек под веками и беззвучно вздыхает, пока стоит спиной к родительнице. Стыдно? Не то слово. И горит, будто подожгли по всему периметру. Хаос вокруг приобретает новые грани с привкусом раскаяния. Срамота.
Мама ведь накрутила себя, представила все в подробностях, посетовала…что ее малышку… Так, надо закругляться.
Бодро повернувшись, Эмили пытается улыбнуться:
— Я к соседке за учебниками сходила… А ты чего в такую рань заехала?
— Возвращалась после физиотерапии, как раз ты по пути. Давно я не была у тебя, просто вдруг захотелось…
У нее были проблемы со спиной, и такие сезонные комплексы стали обыденной вещью. Причина лежала на поверхности — ей действительно надо было сбрасывать огромное количество лишнего веса. Но об этом вслух в семье никто не говорил. Это же их Розочка, ранимая, мягкая и совершенно безвольная, если дело касается вкусной еды. Ее стряпню обожали все, но, как бы смешно ни звучало, она являлась главным ценителем и гурманом. Готовила много, прямо с размахом и безумно вкусно. И сколько Эмили себя помнила, мама всегда была пышечкой, но в последнее время стала довольно необъятной.
— Мам? — протяжно и требовательно, потому что взгляд женщины выдавал ее.
— М-м?
Она поднялась, якобы поправляя теплые брюки, и смотрела куда угодно, только не на дочь. А когда поймала выжидательный взор, сдалась, поникнув.
— Ты ничего не рассказываешь толком. Да еще и машину из гаража забрала, а за рулем не сидела столько лет. Я переживала. Хотела удостовериться, что все в порядке. Кстати, не заметила ее во дворе…
— Она продана.
Теплые карие глаза округляются. Все же не надо было так резко.
— Мам, ну зачем ты себя накручиваешь? — порывисто обнимает, подойдя вплотную, и устраивает голову на ее груди. — Что я не рассказываю? Сессию сдала, работа в порядке — кстати, мне скоро выходить. И виделись мы с тобой несколько дней назад.
— Не знаю, дочь, — на душе становится очень светло от этого обращения. «Да, твоя, мам, твоя! Ведь я же твоя?». — Что-то неспокойно мне. Внезапно решила заскочить. А почему продала?
Здесь главное — не дрогнуть, произнося вторую грандиозную ложь.
— Хочу поменять на более безопасный девчачий вариант. А, давай, я завтра приеду на блинчики? Сделаешь?
Усыпить бдительность удалось на ура. Беспроигрышный маневр по отводу успешно сделал свое дело. Когда Эмили оторвалась от нее, она уже сияла от радости.
— Конечно! И не только блинчики. Ты приезжай, дочка, без тебя пусто.
— Хорошо, мам. А сейчас мне надо собираться. Ладно?
Еще раз обвив любимую родительницу руками и чмокнув гладкую кожу щеки, девушка дождалась ответной бурной ласки и проводила ту к двери, горячо прощаясь. Часы гласили, что ей осталось около получаса, и она бросилась в душ, чтобы смыть с себя аромат утреннего интима.
Краситься пришлось в салоне автомобиля и под весьма содержательный взгляд Марселя, когда рот автоматически приоткрывался в процессе колдовства над ресницами.
Уголки его губ тронула снисходительная улыбка, на что Эмили ответила колко и емко:
— Что? У таких, как я, которые пачками за ночь делили с тобой постель, не было потребности наводить марафет? Никогда не видел, как это делают?
Внимательно проследила за тем, как меняется выражение лица мужчины, приобретая оттенки холодного пренебрежения.
О, да, вот такая она злопамятная. Маленькая и вредная.
— Может, у них не хватало на это
