Его сладкая девочка - Аля Драгам
— Давид, — кричу другу, потому что второй раз совершить подвиг и доползти до ребят сил тупо не хватит.
— Ты себя ведешь как очень скандальный больной. В курсе? Тебе положено лежать и спать. А ты орешь.
— Тебе обязательно зубоскалить?
— Ноут оплакиваю. Имею право. Ты в курсе, что еще и селектор разбил?
— Потом вместе поплачем. Дай контакты риелтора своего.
— На хрена?
— Мне нужен дом. С охраной. Как у тебя. Чтобы больше никто Ксюшу достать не смог.
— Писец, товарищи. Не хило тебя болезнь тряхнула.
— Дом, Давид, до—о—ом.
— Ну как скажешь. Контакты скину.
И пока всю следующую неделю я занимаюсь выбором дома и активно пытаюсь выздороветь (воспаление легких, мать его), в нашу жизнь приходит полный пиздец.
Ночные звонки всегда приносят странное чувство обреченности. Не знаю, с чем это связано. Если по студенчеству такой звонок мог означать «приезжай бухать» или «забери меня, я в мясо», то сейчас подрываешься, покрываясь холодным потом.
На экране номер Тимура. Он позавчера свалил к себе наслаждаться обществом любимой, а не моей помятой физиономией.
— Тим?
Голос друга звучит глухо: — Улька пропала. Можешь приехать?
Не задавая ни одного вопроса, срываюсь к выходу. Меня все еще штормит, а, влетев куда—нибудь, пользы не принесу, поэтому вызываю такси. Везет и свободный водитель на месте уже через минуту.
Однако…
— Ты где?
— Черт. У нее. Адрес скину сейчас.
Повторяю действия. Такси, подъем в квартиру. Не надо быть экспертом: что—то произошло. Единственная комната разнесена в щепки. Друг держится за голову. Замечаю струйку крови на виске.
— С головой что?
— Сам не понял. Позвонили соседи снизу. Типа заливаем. Открыл дверь. Все. Очнулся — Ули нет, в комнате… сам видишь.
— Полиция?
— Соседи уже вызвали.
— На кого думаешь?
Ответить Тимур не успевает. Прибывший наряд допрашивает нас, проводит опрос соседей, которые разбужены грохотом и сиреной и… увозит Тима, предъявляя ему предварительное обвинение… в убийстве… Откуда—то находится кровь, которую забирают на экспертизу.
Дозваниваюсь до отца друга внизу и кратко обрисовываю произошедшее. Оказывается, Тим успел позвонить всем, но ответил среди ночи я первый. Дейв выскакивает из машины и бежит к парадной, притормаживая около меня. Повторяю все, что знаю. Мы оба в глубоком шоке и не сразу соображаем, что делать.
— Адвокат. Семейного?
— Гарика. Он развелся недавно, как раз зол на весь свет.
— Вызванивай и погнали. Отец к отделению уже едет.
Мы поднимаем на уши всех, кого можем. К утру в отделении не протолкнуться, но увидеться с Тимуром не дают никому. Игорь на колене строчит жалобы и протесты, только время течет, а ситуация не меняется.
— Не покидает ощущение, что это подстроено. — Мы курим под козырьком отделения, наверное, в сотый раз за эту длинную ночь.
— Почему тебя не пропускают? По закону же обязаны.
— Обязаны. Тянут для чего—то время. Вы там никому дорогу не переходили?
— Чисто всё. Да и ты его знаешь, он не полез бы.
… А еще через день происходит то, что переворачивает жизнь каждого из нас…
Глава 36
Егор.
Тимура выпускают спустя неделю, сняв все обвинения. Посеревший, непохожий на себя, он молча проходит мимо нас.
— Не трогай его, — Давид кладет руку мне на плечо, не давая сорваться следом. — Он тебя не увидит.
— Куда он?..
Мы оба со стороны смотрим, как наш друг садится прямо на землю, прислонившись к стенке отделения, и закуривает. Видеть это невыносимо и мы, не сговариваясь, подходим ближе.
— Садись в машину. Куда тебя отвезти?
— В деревню.
Больше никаких слов. Он молчит всю дорогу, молчит, когда бестолково толкаемся на кухне, когда собираемся уезжать.
— Подожди. Дай ключи, — прошу Давида, — в лавку доеду. Жрать захочет, а тут из запасов крупа одна.
Затариваюсь под завязку.
— Как он?
— Также.
— Тим, остаться с тобой?
Он с каменным лицом поворачивается к стене и машет рукой.
— Пойдем, Егор. Ему нужно принять и переболеть это.
— В голове не укладывается…
Мы уже едем обратно к отделу, где осталась моя тачка, когда Давид решается заговорить.
— Как у тебя с Ксюшей? Нет подвижек?
— Никаких. Думаю нанять спецов, может, присмотреть за подружкой?
— Попробуй. Все средства хороши. Уверен, что она не брала деньги?
— Уверен. Не смогла бы она. Что—то другое тут… а что пока не могу уловить никак.
На самом деле все эти дни, когда появлялась возможность, пытался анализировать, что сподвигло Ксюшу на бегство. Просто так она бы не ушла. Обида, недопонимание — нет. Она бы спросила. Мы столько дней провели бок о бок, я уже был настроен на её волну, понимал по глазам. Значит, нужно копать глубже. А глубже где?
Этим же вечером набираю деда, который места себе не находит. Порой мне кажется, что из всей семьи только он понимает и любит меня. По—настоящему. Любовь, как оказалось, тоже разная бывает.
Природой заложено, что родители любят детей. Так должно быть и так правильно. Но искренняя ли эта любовь?! Или только потому, что «так надо»?
А бывает, когда чувства от сердца. Даже к преступникам. Любят и оправдывают убийц. А почему? Потому что любящий человек способен рассмотреть что—то такое, чего не видно остальным.
Так и дед. Ему все равно, какой я. Он со мной, потому я его внук. И я плачу ему тем же.
Уже из дома набираю старшее поколение, чтобы узнать новости. Ну и рассказать наши. Уныло как—то выходит. Да что говорить… все подавлены. Арт свадьбу перенес, хотя инкина родня выносила ему мозги похлеще самой Инны.
— Ищи, внук. Если веришь и любишь, ищи.
И я ищу. Даже во сне цепляюсь за любое воспоминание, чтобы побыть с ней. Пока лишь так, фантомно. Но изо всех сил передаю свои чувства. И пусть кто—то скажет, что это розовые сопли. Но я теперь твердо знаю, что мужчины тоже могут показывать свою слабость. Когда сам с собой — это не стыдно. Вот проявить трусость — это преступление.
На самом деле счет дням уже потерян. Один за другим проходят. Работа, ночь. Я даже не могу
