Некровные узы (СИ) - Салах Алайна
С каждым днём он начинает всё больше походить на Алекса. Пусть его бровки ещё не такие тёмные, но он их уже так же сурово хмурит, когда не может найти грудь. И маленький чёрный вихор на голове такой же непослушный, как у папы. Забота о нём забирает почти всё моё свободное время, и даже когда он спит, я читаю о том, как воспитывать малыша одной, чтобы он не чувствовал недостатка в отце. Вот только всё это блажь, самообман, потому что я знаю, что Алекса не заменить. И когда я думаю, что мой сын не узнает, каким сильным и мужественным был его папа, из забитой заботами дыры в сердце снова фонтаном бьёт кровь.
Стараясь не шуметь, расставляю в холодильнике продукты, которые привёз Зед, фрукты вываливаю в раковину. Обычно, это делает миссис Кидис, моя домработница. Я наняла её почти сразу же, как мы переехали в Марбелью. Она делает мелкую работу по дому, но в основном готовит. Почему-то, мне казалось, что так бы поступил Алекс, в своей бескомпромиссной манере заявив, что мне нужно хорошо питаться, чтобы его сын рос здоровым.
Чищу яблоки от кожуры, собираясь сделать свой первый в жизни пирог. Мне нужно научиться готовить, потому что в будущем я хочу баловать Расти домашними вкусностями. Кожура толстой стружкой падает в раковину, оставляя в руках неровную угловатую мякоть. Со временем я научусь. Шаг за шагом, как и всему остальному.
Неожиданное дуновение морского ветра ласково лижет затылок. Это странно, потому что я точно помню, что закрывала дверь. И вдруг чувствую это... его запах. Аромат сандала и пряностей с примесью адреналина, который проникает в ноздри, дурманит голову, превращая сердце в беспорядочно дёргающуюся мышцу. Это мой мозг подкидывает обонятельные галлюцинации, что неудивительно, потому что Алекс мне снится каждую ночь. Облокотившись о раковину, я жмурю глаза и жду, когда наваждение отпустит. А оно не отпускает, лишь сильнее нагнетая бурю внутри меня, так что пальцы начинает колоть у самых подушечек, и дышать становится невозможно. Бесплотные руки на моих плечах разворачивают меня на сто восемьдесят градусов, и я смотрю… и смотрю... и думаю, что я окончательно спятила, а мне ни в коем случае нельзя этого делать, потому что нужно заботиться о Расти. Но даже если и сошла с ума, я бы хотела постоять так хотя бы минуту, пока это видение, такое же красивое, как я его помню, жадно скользит по мне взглядом, словно тоже по мне истосковалось. Я моргаю снова и снова, а оно никуда не уходит. Сжимаю в руке нож, но его нет, потому что он валяется в ногах. Где-то с глухим звуком до сих пор катится яблоко, кровь шумит в ушах, и горло сжимается плотным кольцом, перекрывая путь к вздоху. А мне как будто его и не нужно, потому что в эти секунды я дышу им.
Призрак шагает ко мне и замирает на расстоянии вытянутой руки, как будто тоже знает, что если подойдёт ближе, то параллельные миры соприкоснутся, и произойдёт апокалипсис.
— Ты такая красивая, Тина. Самое красивое, что я видел в жизни.
Тело трясётся, словно душе тесно внутри него, и она толкается изо всех сил, пытаясь вырваться. Открываю рот, но оттуда не выходит ни звука, наверное, потому что в параллельной вселенной я плачу за счастье видеть его умением разговаривать. Он касается моей щеки рукой, и я чувствую, как горячая энергия входит в меня, согревая вены, пробираясь к тому укромному уголку, в котором со всеми шкатулками воспоминаний хранится моя любовь к нему, крепко стянутая цепями боли.
Алекс обнимает меня, и я распадаюсь на части, растворяясь в этом его бесконечном тепле, сумасшедшем запахе, в нём самом. Цепи жалобно трещат по швам и через секунду со звоном лопаются, распадаясь в труху, когда он гладит меня по голове, безостановочно касаясь волос губами, и шепчет:
— Это последний раз, когда ты плачешь, Тина. Потому что я вернулся, чтобы любить тебя.
Бонус 1
Алекс
— Приговор вынесут в течение часа, — сообщает недовольный старческий голос на другом конце провода. — Ко мне есть ещё какие-то вопросы?
— Никаких, Флойд. По крайней мере, сегодня.
— Мерзкий кукловод, — шипит динамик, — надеюсь, Иисус будет справедлив, и сотрёт твоё присутствие с лица земли в самое ближайшее время. Ты ублюдок, Мерфи, грязный шантажист…
— Ты бы попросил Иисуса даровать тебе чистую совесть и, возможно, тогда никогда не услышал обо мне. А пока этого не произошло, придется тявкать и приносить тапки по моей команде. Будет грустно увидеть тебя в одной камере с Колтоном. Хотя кого я обманываю — вид ваших сморщенных продажных задниц в тюремных робах доставит мне огромное удовольствие.
Не тратя ни секунды на раздражающий клёкот собеседника, я сбрасываю вызов и поднимаюсь на ноги. Сегодня, наконец, случится то, чего я ждал двадцать два года — убийца моего брата попадёт за решётку. Человек, который отнял у меня жизнь, выпустив на свободу монстра, получит по заслугам. Мне почти жаль, что я не увижу лица Колтона, когда судья озвучит приговор. И жаль вдвойне, что не смогу увести его сокровище прямо из зала суда. Хочу, чтобы он видел, каково это — лишаться самого дорогого.
— Зед, — наговариваю на ходу в динамик, — подгони машину к входу.
За четырнадцать лет вращения в криминальных структурах, мои нервы закалены до состояния стальных прутов. Это не бравада, а жизненная необходимость: когда изо дня в день привык просыпаться со смертоносной красной точкой на лбу, такие вещи как волнение и нервозность исчезают со склада эмоций. Рано или поздно ты просто миришься с объективной реальностью — там, где крутятся большие деньги, всегда ошивается смерть. Когда подписываешь сделку с дьяволом, заранее знаешь, что он заберёт твою душу. Так к чему напрасные тяготы? Таким, как я, повезло больше остальных. У меня достаточно денег и мозгов, чтобы отсрочить нежеланную встречу как можно дольше.
Но пока английский катафалк несёт меня к зданию суда, я всё явственнее ощущаю забытое дребезжание в нервных клетках. Словно перенёсся в прошлую жизнь, когда ещё умел чувствовать. Волнуюсь из-за встречи с ней? Вряд ли. Последний раз я видел Тину Эрриксон, когда ей было шестнадцать. Это произошло на выставке в художественной галерее моей знакомой. Селена регулярно присылает мне приглашения на каждое значимое мероприятие, и я благополучно отправляю их в урну. Меня не интересует искусство и не интересуют напыщенные рожи, вдумчиво гипнотизирующие взглядом чью-то мазню. Но когда мой человек сказал, что дочь Колтона будет там, я не удержался. Тина стала моим необъяснимым наваждением с тех пор, как я впервые её увидел. Не знаю, в чём причина и, честно говоря, никогда не утруждал себя выяснением, но факт остаётся фактом: в моём офисе есть целое досье на неё. Сотни фотографий в каждый год её жизни, увлечения, любимая еда и места, где она любит бывать. Я знаю об этой девушке всё. В моём нынешнем доме даже есть спальня, которую специально для неё спроектировал дизайнер. Потому что в ту секунду, как она обратила на меня свой наивный детский взгляд, я знал, что во что бы то ни стало буду обладать ей. Как коллекционер, который увидел автомобиль, существующий в единственном экземпляре, захотел его себе в гараж. Разумеется, я не собираюсь на нём ездить - достаточно того, что я владею им безраздельно и всегда могу на него посмотреть.
Когда «Роллс-Ройс» подъезжает к зданию суда, я бросаю взгляд на часы. Процесс должен закончиться с минуты на минуту. Я планирую перехватить Тину сразу, как только она выйдет. Я и так ждал слишком долго.
— Со мной, Зед.
Мы знакомы с Зедом двадцать два года. Кто мы с ним друг другу? Я бы не назвал нас друзьями. Дружба — обесцененный атавизм, пафосное название для совместного времяпрепровождения людей, объединённых ничего не значащей симпатией. На деле, никто из так называемых друзей не готов поступиться собственными интересами ради другого. Зед же готов за меня умереть — я за него тоже. Так к чему фальшивые ярлыки?
На улице внимание привлекает назойливый шум. Проследив его источник, вижу съёжившееся бледно-зелёное пятно с разметавшимися светлыми локонами, вокруг которого, щёлкая затворами фотокамер, раздражающе жужжит голодная паучья стая. Журналисты.
