Тадеуш Доленга-Мостович - Профессор Вильчур
Он сел и написал: "Уважаемая пани! Ввиду случившегося считаю своим долгом сообщить Вам, что между нами все бесповоротно закончено. Я.К."
Он прочел и пришел к выводу, что это не годится, порвал письмо на мелкие кусочки и написал второе: "Пани! Я всегда понимал, что то, что нас связывало, Вы считали случайным развлечением. Вчера Вы сочли удобным это развлечение закончить. Спешу сообщить Вам, что решение Ваше полностью одобряю. Прощайте. Я.К."
Так было лучше. Здесь и определенный порыв, и непринужденность, и в то же время он давал ей возможность понять, что она его совсем не интересует.
По правде говоря, не интересовала, однако мучился он всю ночь. Он поймал себя на мысли, что вот уже второй раз его отвергли. Отказалась от него Люция, на которой он мечтал жениться, которая была его первой и, как верил, последней любовью. Сейчас Нина бросила его ради другого мужчины. После этих двух поражений нетрудно было потерять веру в себя, нетрудно было прийти к убеждению, что как мужчина он может исполнять роль лишь случайного любовника.
– Любовник, – думал он, – исполняющий обязанности любовника, и.о. любовника на период отпуска…
Его самолюбие было болезненно уязвлено.
– Но почему? – думал он, стоя перед зеркалом. – Я ведь молод, силен, вполне пристоен. Конечно, я не отличаюсь особой красотой, но меня всегда считали привлекательным. Я не отношусь к числу хлыщей, занимаю серьезную должность, хорошо зарабатываю и у меня определенное будущее. Никто не может мне отказать в образованности и интеллигентности. Так почему?..
Потеря Нины ударила не только по амбиции Кольского. Он все же привык к ней и хорошо знал, что какое-то время ему будет ее не хватать. Не так, разумеется, как не хватает Люции, но все же…
На следующее утро он отправил письмо с сыном сторожа и пошел в клинику. День был исключительно тяжелый. Привезли несколько новых пациентов, которых нужно было сразу оперировать. Обе операционные были заняты с восьми утра до двух часов дня без перерыва. Мелкие операции Кольский провел сам, при четырех более сложных ассистировал Ранцевичу. Когда, наконец, он спустился в свой кабинет, нашел там записку с сообщением о том, что трижды звонила пани Добранецкая. Он смял этот листок и выбросил в корзину. Ему принесли обед. С аппетитом пообедав, он прилег на софу. Часы пробили три. У него было еще полчаса, чтобы отдохнуть.
Кто-то постучал в дверь.
– Войдите, – неохотно бросил Кольский.
В кабинет вошла Нина.
Он вскочил и потянулся к пиджаку, висевшему на спинке стула. Нина была неотразимой. Она смело смотрела ему в глаза. Лицо ее было величественно спокойным. Она медленно открыла сумочку, вынула из нее письмо Кольского и спросила почти надменно:
– Что это значит?
Он взглянул на письмо, точно увидел его впервые в жизни. Она держала его так, будто это было что-то омерзительное, ужасное, грязное, что берут в руки лишь для того, чтобы тотчас же выбросить. Он нахмурился и отвернулся.
– Я спрашиваю: что означает это непонятное для меня письмо?
Кольский посмотрел на нее с ненавистью: он понял, что эта женщина хочет воспользоваться тем, что у него нет никаких доказательств ее измены. Он тихо сказал:
– Я думаю, что у нас нет поводов для дискуссии.
Она пожала плечами.
– Я не собираюсь дискутировать и не для этого пришла. Я бы хотела получить объяснения.
Кольский молчал.
– Я полагаю, что у меня есть на это право. Чтобы послать мне такое письмо, у тебя должны были быть какие-то доказательства.
– Разумеется, были.
– Можно ли мне узнать их?
Он закусил губу.
– Ты знаешь их гораздо лучше меня. Никакая комедия здесь уже не поможет, потому что мое решение окончательное.
Она смерила его холодным взглядом и не без иронии спросила:
– А откуда тебе известно, что я хочу повлиять на твое решение? Почему ты в этом так уверен?
Кольский растерялся.
– Тем лучше, лучше для нас обоих, – буркнул он.
– Возможно, мой дорогой. Однако же ты понимаешь, что твое письмо меня оскорбило, и что я просто желаю удовлетворения в форме твоего объяснения, в котором ты не можешь мне отказать.
– Я к твоим услугам, – ответил Кольский, не глядя на нее.
– Если позволишь, я присяду?
Он подвинул ей стул и сказал:
– Ты изменяешь мне. Со вчерашнего дня у меня на этот счет нет никаких сомнений.
– Никаких сомнений? – повторила она удивленно. – Ну-ну, слушаю тебя!..
– Да, – взорвался он, изменяешь. Когда я позвонил, чтобы узнать, почему ты опаздываешь, служанка ответила, что ты дома.
– Так и сказала?
– Сказала что-то равносильное этому. Она сказала, что сейчас пригласит тебя к телефону, а вернулась с сообщением, что ты уехала. Если бы ты действительно уехала, она не могла бы об этом не знать. Ты была дома и не одна.
– Разумеется, – спокойно призналась Нина, – а в довершение всего была настолько наивна, что не предупредила службу об этом в случае твоего звонка.
Он иронично рассмеялся.
– О нет, ты не была наивной. Только ты не ожидала, что я позвоню, потому что была уверена в том, что я вовремя получил твое письмо. К сожалению, наиболее продуманные махинации иногда проваливаются: какая-то незначительная помеха – и все выходит наружу.
Лицо ее не отражало даже следа обеспокоенности.
Она спросила ровным тоном:
– И что же вышло наружу?
С выражением безразличия он сказал:
– Зачем нам затрагивать эти неприятные дела? Я не хочу вмешиваться в твою личную жизнь. Сегодня я уже не вправе делать это, так зачем?
– Так что же вышло наружу? – чеканя каждое свое слово, повторила она.
Он поднял голову и, не глядя на нее, сказал совершенно безразличным тоном:
– Если только непременно хочешь… Выяснилось то, что ты любовница ротмистра Корсака. Это он был у тебя вчера.
Кольский говорил это не только с убежденностью, но и с какой-то ожесточенностью. Самым неожиданным на свете было для него в этот момент то, что Нина взорвалась долгим раскатистым смехом.
– Ах, Янек, Янек! Мне должна льстить твоя ревность. К сожалению, в данном случае она совершенно беспредметна. Я думаю, что Корсак без большого сопротивления согласился бы на роль, которую ты ему приписываешь и, по крайней мере, на то, чтобы вообще быть в Варшаве, вместо того, чтобы мучиться на маневрах под Станиславом.
Кольский покачал головой.
– К сожалению, твой смех меня не убедил по той простой причине, что пан Корсак вообще не мучится на маневрах, а самым спокойным образом пребывает в Варшаве. Во второй половине дня вчера он был у тебя, а вечером – в собственной квартире, что я и проверил по телефону.
