Ф. Дж. Лауриа - Невыносимая жестокость
Ригли было до боли тяжело видеть, как у него на глазах разлагается, превращается в живой труп его былой кумир. Впрочем, тем более болезненной и неприятной представлялась ему перспектива посещения кабинета Герба Майерсона.
О методах работы Майерсона с кадрами среди адвокатов ходили страшные слухи. Судя по всему, не было в мире юриспруденции ничего страшнее, чем попасть в немилость к этому человеку. На профессиональной карьере адвоката можно было смело ставить крест, если он попадал в «расстрельный» список Майерсона. А Майлс, по-видимому, был уже внесен в этот список. Ригли понимал, что, скорее всего после посещения главы фирмы в этом списке появится и его имя. За что? Да ни за что. «…И примкнувший к нему Ригли».
«Виновен в соучастии, — мрачно размышлял Ригли. — Он сожрет меня, просто хотя бы потому, что в его старческом сознании я всегда ассоциировался с Майлсом, а значит, я его соучастник. Вот тебе и оборотная сторона медали: чем выше взобрались, тем больнее падать».
Перед дверью кабинета Майерсона Ригли стоял в одиночестве. Майлс зашел в эту драконью пещеру с четверть часа назад и с тех пор не подавал никаких признаков жизни. Ригли даже подумал было бросить все и убежать, куда глаза глядят, но решил, что в таком случае месть Герба Майерсона будет еще более ужасной. Негромкий зуммер звонка, приглашавший его в кабинет, прозвучал как барабанная дробь перед эшафотом. Он помедлил перед дверью. «Ну ладно, Цезарь, — протягивая руку к дверной ручке, подумал он. — Идущие на смерть приветствуют тебя».
Но то, что Ригли увидел, войдя, превзошло его самые невероятные ожидания.
Плотные жалюзи на окнах кабинета были наглухо закрыты и толстые занавеси задернуты, окончательно перекрывая доступ света в помещение. Освещалось оно лишь настольной лампой, находившейся на огромном письменном столе черного дерева, перед которым спиной к Ригли стоял Майлс. Он даже не обернулся, когда позади него скрипнула дверь. Прошло несколько секунд, прежде чем Ригли смог рассмотреть за столом сгорбленную фигуру человека с серой кожей и в круглых очках с толстыми стеклами, что делало его невероятно похожим на мумифицированную сову. Ригли судорожно вспоминал, существовал ли у какого-нибудь народа культ, связанный с этой ночной птицей. Но тотчас же отогнал посторонние мысли.
Как-никак перед ним был сам Герб Майерсон.
Судя по всему, ни ему, ни Майлсу не было никакого дела до появления Ригли.
Он решил воспользовался этим и, неслышно ступая по толстому ковру, зашел Майлсу за спину, словно решил спрятаться за ним и переждать неминуемую бурю.
В этот момент в круг света, отбрасываемый настольной лампой, откуда-то из темноты шагнула медсестра, имевшая весьма соблазнительные формы. Она наклонилась над креслом-каталкой Герба Майерсона и привычным движением, слегка приподняв край его пиджака, отстегнула от бока человека-призрака пластиковый мешочек с желтоватой жидкостью. Буквально через секунду она так же ловко прикрепила к дренажной трубке очередной пакет. Затем, действуя все так же бесшумно, она заглянула в журнал с расписанием процедур и, повернув краник на капельнице, поправила трубочку, уходившую под рукав Майерсона.
Как только первые капли какого-то чудодейственного снадобья из капельницы просочились в вены Майерсона, он вздрогнул, словно электрическая игрушка, подключенная к источнику питания, и заговорил.
— Эта женщина… выставила на посмешище и обесчестила… всю нашу фирму. — Сухой хриплый голос старика врезался в темноту, вспарывая ее со звуком рвущейся наждачной бумаги.
Ригли стало совсем не по себе. Он сделал полшага в сторону и скосил глаза на Майлса. Тот стоял перед злым демоном, сохраняя внешнее спокойствие, словно грамотный, стремящийся доказать если не свою невиновность, то хотя бы снизить тяжесть своей вины подсудимый перед коллегией присяжных.
— Да, Герб, — коротко сказал Майлс.
— Коллега, — в устах Майерсона это обращение прозвучало почти как угроза, — наша фирма занимается серьезными делами… и вряд ли на ее репутации и благосостоянии хорошо скажется известие, что наш лучший сотрудник был одурачен и выставлен на посмешище… в той самой сфере, в которой он считался непревзойденным специалистом… Фирма долго не продержится, если позволит себе плясать под чью-то дудку… — Майерсон помахал рукой в какой-то чудовищной пародии на танец.
— Да, Герб, вы правы, — как заклинание, повторил Майлс.
По правде говоря, в глубине души Ригли надеялся, что его увядающий на глазах кумир все-таки совершит настоящий поступок, восстанет против деспотической власти и хотя бы попытается защитить свое светлое искреннее чувство к любимой женщине. Впрочем, одним разочарованием больше, одним меньше — это уже не имело для Ригли никакого значения.
— Я все понимаю, Герб. — Майлс покачал головой. — Я… дело в том… впервые за всю мою карьеру адвоката я не знаю, что делать. Я сам подставился под удар и не знаю, как из-под него выйти. — Его голос слегка дрогнул. — По-моему, я пропал.
— Пропал! — Майерсон словно сплюнул это слово со своих губ. Его глаза, еще несколько минут казавшиеся абсолютно белесыми и мертвыми, налились кровью и грозно, очень даже живо засверкали. — Не знаешь, что делать? Я скажу, что тебе нужно сделать!
Ригли поежился и снова попытался спрятаться за Майлса.
— Тебе нужно сделать вот что… — Неожиданно Майерсон замолчал и, обращаясь куда-то в темноту, ткнул костлявым пальцем в сторону медсестры. — Выйдите.
Медсестра послушно собрала свои пакеты и дренажные мешки и направилась к двери. Когда она обошла письменный стол и поравнялась с Ригли, тот тоже повернулся и последовал за нею. В этот момент ему больше всего на свете хотелось оказаться по ту сторону двери.
— Нет, нет, ассистент, вы останьтесь! — послышался из темноты шершавый, как напильник, голос.
Эти слова петлей аркана схватили Ригли за горло и потащили его назад к письменному столу. Икая и вздрагивая, он снова занял свою позицию позади Майлса.
— Веди себя как мужчина! — продолжал хрипеть Майерсон. — Вот что я тебе скажу: ты облажался. Облажался по полной программе. Ишь ты, жениться он надумал. Баба вскружила ему голову, и он, понимаете ли, ей поверил. Доверие! Любовь! Ну да, конечно, все дело в чертовой любви. Сколько живу, столько слышу вокруг: любовь, любовь. Ну, а теперь послушай меня. Я с тобой буду говорить не о любви, а о том, в чем лучше разбираюсь: о чертовом законе.
Ригли казалось, что еще немного, и его хватит инфаркт. Он пока не понимал, к чему клонит этот сгорбленный живой полутруп, наклонившийся вперед в своем кресле-каталке, но чувствовал, что ничего хорошего тот не предложит.
