Ф. Дж. Лауриа - Невыносимая жестокость
— Остынь, уймись ты, — приговаривал он, изо всех сил удерживая Майлса. — Скажи спасибо, если он еще сам в суд не подаст. Выдвинуть против тебя обвинение — пара пустяков. Посмотри, что ты творишь при таком количестве свидетелей!
Но Майлс уже не слушал увещеваний Ригли. Он совсем сник и думал только об одном — о Мэрилин. Когда он уходил на заседание ассоциации, она сказала на прощание: «Я буду скучать по тебе, дорогой». Эти слова метались в его голове из стороны в сторону, словно стальные шарики в пинболе. Ударяясь о мозг, они вызывали целую бурю хаотических эмоций. Не сказав больше ни слова, Майлс развернулся и молча, сжав зубы, направился к выходу из зала, а затем через холл к лифтам.
Ригли понял, куда идет Майлс. Ясное дело, ему нужно обсудить кое-что кое с кем в «люксе» для новобрачных. Догонять Майлса и навязывать ему свое сочувствие Ригли не хотелось. Для себя он решил, что будет лучше, если Майлс самостоятельно во всем разберется. Сам же Ригли предпочел остаться в банкетном зале, чувствуя, что его благоразумное, взвешенное поведение, скорее всего, будет оценено положительно свидетелями столь экстравагантной выходки со стороны его босса. Что-то подсказывало Ригли, что в ближайшее время положительное мнение о нем среди адвокатского сообщества может сыграть важную роль в его жизни. «Как бы не пришлось мне подыскивать новую работу», — подумал Ригли, прикидывая про себя всю сложность положения Майлса.
Сам же Майлс все никак не хотел признаваться себе в том, что Мэрилин не просто обвела его вокруг пальца, но и нанесла серьезневший урон его профессиональной репутации, а также обманула в лучших чувствах. Стоя в скоростном лифте, который уносил его к пентхаузу, он мрачно топтался на месте и на все лады повторял про себя последние слова Мэрилин: «Я буду скучать по тебе, дорогой». Что же она имела в виду, когда произносила эту фразу? Остается ли у него еще хоть какая-то надежда?
«И все-таки, зачем же она так со мной поступила?» — вновь всплыл в его голове все тот же вопрос. Ответом и крушением последних надежд стало дзиньканье лифта, возвестившее о том, что пассажир доставлен на нужный этаж. Двери бесшумно разошлись в стороны, и, сделав шаг в холл, Майлс налетел на тележку гостиничного носильщика, доверху набитую багажом.
Багажом Мэрилин.
Отшвырнув носильщика в сторону и едва не перевернув тележку, Майлс бросился к дверям номера. Мэрилин как раз заканчивала складывать последние мелочи в небольшой саквояж. Как только Майлс показался на пороге, лежавшая у ног Мэрилин борзая подняла голову, оскалилась и предупредительно зарычала.
Появление Майлса, похоже, ничуть не удивило Мэрилин.
— Привет, Майлс, — бесстрастно сказала она. — Фредди позвонил и предупредил, что ты сейчас будешь.
Майлс не нашел в себе сил даже на то, чтобы хорошенько выругаться в адрес Фредди. Гнев, злость, ярость — все эти чувства в один миг покинули его, оставив наедине с отчаянием и опустошенностью.
— Возвращаешься домой в Лос-Анджелес? — спросил он, безуспешно пытаясь придать своему голосу безразличие и непринужденность.
— Да, — ответила Мэрилин и посмотрела на него с сочувствием. — И кстати, думаю, будет справедливо предупредить тебя кое о чем. Выждав соответствующее приличиям время, я попрошу Фредди подать ходатайство о том, чтобы тебе запретили подходить ближе, чем на пятьсот футов к моему дому.
— Ты имеешь в виду мой дом?
— У меня есть основания предполагать, что суд пойдет мне навстречу, и недвижимость, являющаяся основным местом проживания, будет зачислена в счет отступных при разводе.
Майлс со вздохом кивнул и подумал: «Все верно. Скорее всего, так оно и будет. Даже, несмотря на то, что ты ни одного дня не прожила там со мной». Вслух же он лишь спросил:
— Скажи, Мэрилин, эта ночь, которую мы провели вместе, — она для тебя хоть что-нибудь значила?
На лице Мэрилин появилась так хорошо знакомая Майлсу убийственная игривая улыбка.
— Знаешь, дорогой, эта ночь значит для меня очень многое. — Тут она снова улыбнулась, и Майлс невольно втянул голову в плечи. — Полагаю, она значит для меня ровно столько же, сколько и для тебя, а именно — половину твоего состояния. Согласись, это действительно немало.
Потом выражение лица Мэрилин несколько смягчилось, и в ее взгляде появилось даже что-то похожее на нежность или признательность.
— Можешь мне поверить, Майлс, — низким чувственным голосом произнесла она, — ты навсегда останешься для меня самым любимым мужем.
Майлс вздрогнул, словно человек, которого в темноте задела крылом летучая мышь.
— Мэрилин… прошу тебя!
«Я прошу, — с ужасом осознал он ситуацию, в которой оказался. — Я ее умоляю. Умоляю о снисхождении, как какой-то жалкий ответчик, проигравший развод». При этом он ничего не мог с собой поделать.
— Пожалуйста, давай подумаем… давай попробуем… может быть, получится…
— Извини, дорогой, мне сейчас не до сантиментов. Во-первых, я не в настроении, а во-вторых, я действительно опаздываю. — Наклонившись к Майлсу, она чмокнула его в щеку и добавила:
— Ну, все, я пошла. Перед отлетом нужно еще вернуть собаку. Я ведь ее напрокат брала. Хороший песик, дрессированный.
У Майлса закружилась голова. С замиранием сердца он проводил Мэрилин взглядом. Вздохнув, тяжело опустился на красную кровать и застонал от почти физически ощущаемой горечи и боли потери. Этот стон был прерван недовольным рычанием. Майлс вздрогнул и посмотрел в ту сторону. Оказывается, не успела Мэрилин выйти за порог, как хорошие манеры вмиг покинули борзую, и та, вскочив на кровать, в свое удовольствие растянулась на красных простынях.
Майлс импульсивно протянул руку, чтобы погладить пса, но тот лишь оскалился, предупреждая, что ему, по всей видимости, тоже не до сантиментов.
«Это животное никогда меня не любило, — мрачно констатировал Майлс, сам до конца не понимая, кого именно он имеет в виду. — Вот ведь скотина!»
Откуда-то из холла, по всей видимости, уже от лифта, донесся звучный голос Мэрилин:
— Говард!
Афганец подобострастно завилял хвостом и бросился на ласковый зов. В этом Майлс прекрасно понимал собаку. Он и сам был готов броситься вдогонку, если бы Мэрилин хоть шепотом, хоть жестом поманила его.
Между тем у собаки появилось одно срочное дело, которое заставило ее задержаться у выхода. По всей видимости, пес засиделся в помещении и больше терпеть не мог. Впрочем, не исключено, что своим поступком он хотел сообщить Майлсу все, что о нем думает. В общем, прервав свой бег к лифту, афганская борзая сделала небольшой крут у порога гостиной и, согнувшись грациозной дугой, оставила на белом ворсистом ковре довольно солидную для столь изящной собаки кучку дерьма.
