Не развод, а война - Дана Вишневская
— А есть ли этот мужчина?
Я отворачиваюсь к окну. За стеклом начало зимы, серый декабрьский день, моросит дождь. Люди торопятся по тротуарам, закутавшись в пальто и куртки. Обычная жизнь, где у каждого свои проблемы и заботы. А я здесь играю в опасные игры с человеком, который когда-то был мне дороже жизни.
— Нет, — признаюсь я тихо. — Никого нет.
— Тогда зачем...
— Потому что мне хотелось увидеть его настоящего! — взрываюсь я, поворачиваясь к адвокату. — Понимаете? Я устала от его ледяного безразличия! Устала притворяться, что мне всё равно!
— Злата Владиславовна...
— Вы видели, как он взбесился? — продолжаю я лихорадочно. — Как глаза загорелись? Значит, я ещё что-то для него значу. Значит, не зря прожила с ним двенадцать лет.
Тихон Аркадьевич вздыхает:
— Ревность — не всегда признак любви. Иногда это просто эгоизм.
Его слова падают на меня, как холодный душ. А что, если он прав? Что, если Руслан взбесился не потому, что всё ещё любит меня, а просто потому, что его эго не выносит мысли о том, что его брошенная жена нашла замену?
Из переговорной доносится приглушённый крик. Руслан, видимо, всё ещё не успокоился.
— Что теперь будет? — спрашиваю я устало.
— Теперь он будет искать этого мужчину, — отвечает Тихон Аркадьевич. — И когда не найдёт, либо поймёт, что вы блефуете, либо станет ещё более подозрительным. В любом случае, наши позиции осложнились.
Дверь переговорной распахивается, и оттуда выходит Скобеев. Лицо у него кислое, как у человека, которому пришлось успокаивать разъярённого клиента.
— Ваш муж требует немедленных объяснений, — говорит он мне. — И угрожает подать встречный иск.
— На каком основании? — интересуется Тихон Аркадьевич.
— Нарушение супружеской верности в период брака, — отвечает Скобеев. — Если подтвердится...
— А если не подтвердится? — встреваю я.
— Тогда это будет расценено как провокация, — пожимает плечами адвокат Руслана. — Что тоже не добавит вам очков в суде.
Я смеюсь — коротко и горько:
— Замечательно. То есть, что бы я ни сделала, виновата буду я?
— К сожалению, семейное право часто работает именно так, — вздыхает Тихон Аркадьевич.
Из переговорной доносится звук разбившегося стекла. Потом ругань — такая, что даже меня коробит, а я за годы брака с Русланом слышала всякое.
— Может, стоит вернуться и попытаться урегулировать ситуацию? — предлагает Скобеев.
— Не думаю, — качаю я головой. — В таком состоянии он способен только на угрозы и крик.
Как будто в подтверждение моих слов, дверь переговорной снова распахивается, и оттуда вылетает Руслан. Рубашка расстёгнута, галстук сбился набок, волосы растрёпаны. Выглядит он так, будто участвовал в драке.
— Ты! — указывает он на меня пальцем. — Мы ещё не закончили!
— Я так не думаю, — отвечаю я, инстинктивно делая шаг назад.
— Как его зовут?! — кричит он, приближаясь ко мне. — Сколько времени это длится?! Ты спала с ним в нашей постели?!
— Руслан Дмитриевич, прошу вас... — пытается вмешаться Скобеев, но муж его не слышит.
— Отвечай! — рычит он, хватая меня за плечи.
— Отпусти меня, — говорю я тихо, но твёрдо.
— Не отпущу! Пока не скажешь правду!
— Руслан, — произношу я его имя так, как произносила раньше — с нежностью, которую не могу скрыть даже сейчас. — Пожалуйста, отпусти.
Он вздрагивает, услышав знакомые интонации. Руки разжимаются, отпуская мои плечи. В глазах мелькает что-то похожее на боль.
— Почему? — спрашивает он хрипло. — Почему ты делаешь это со мной?
И вот тут-то я понимаю, что зашла слишком далеко. Потому что в его голосе слышится не только ярость, но и настоящая боль. Такая, от которой хочется обнять его и сказать, что всё это неправда, что никого нет и никогда не было.
Но я не могу. Потому что войну начал он. Потому что он первый причинил мне боль, от которой хотелось умереть. Потому что справедливость требует, чтобы он тоже прочувствовал, каково это — думать о том, что твой человек в объятиях другого.
— Потому что ты научил меня не прощать, — отвечаю я и поворачиваюсь к выходу.
На этот раз он не пытается меня остановить.
Дома я бросаю сумку на пол прихожей и иду прямиком на кухню. Нужно что-то делать руками, иначе сойду с ума от собственных мыслей. Достаю из холодильника курицу, морковь, лук — буду варить суп. Савелий вернётся из школы голодный, а у меня хотя бы будет повод не думать о том, что творится с Русланом.
Господи, каким он был в той переговорной! Дикий, растрёпанный, совершенно потерявший контроль. Я не видела его таким... никогда. Даже в наших самых жестоких ссорах он сохранял холодную вежливость, которая бесила меня больше любых криков.
А сегодня он кричал. Кричал так, что, наверное, весь этаж слышал. И главное — он кричал от боли. Я это поняла в тот момент, когда он спросил: "Почему ты делаешь это со мной?"
Режу лук и чувствую, как слёзы текут по щекам. От лука, конечно. Точно от лука.
Телефон звонит — рабочий номер Руслана. Я долго смотрю на экран, потом сбрасываю вызов. Через минуту звонит снова. И снова. На пятый раз я отключаю звук.
Эсэмески сыплются одна за другой:
"Кто он?"
"Отвечай немедленно!"
"Если не поднимешь трубку, приеду сейчас же!"
"Злата, я не шучу!"
Ставлю телефон на беззвучный режим и продолжаю готовить. Руки дрожат так, что еле держу нож. Что я наделала? Ради чего? Чтобы доказать самой себе, что он ещё способен ревновать?
Ну, доказала. И что дальше?
Входная дверь хлопает — это Савелий вернулся из школы.
— Мам, я дома! — кричит он из прихожей. — Что за запах? Ты чего-то жжёшь?
Чёрт, лук на сковороде! Быстро убавляю огонь, помешиваю зажаренную массу. Не сгорело, слава богу.
— Суп варю, — отвечаю я, стараясь, чтобы голос звучал нормально.
Сын заходит на кухню, бросает рюкзак на стул и внимательно на меня смотрит.
— Ты плакала? —
