Не развод, а война - Дана Вишневская
— Лук резала, — отвечаю я, не поворачиваясь к нему.
— Ага. И поэтому телефон трещит от сообщений?
Оборачиваюсь. Савелий стоит, скрестив руки на груди, и смотрит на меня таким взрослым взглядом, что становится не по себе. Когда он успел так повзрослеть?
— Это ничего серьёзного, — говорю я.
— Это папа пишет? — не отстаёт он.
— Да.
— Вы опять поругались?
Я вздыхаю и сажусь напротив сына за стол:
— Савелий, взрослые иногда ссорятся. Это нормально.
— Нормально, когда ссорятся и мирятся, — отвечает он серьёзно. — А у вас война уже четыре месяца. Это не нормально.
Из глубины души поднимается рыдание, но я сдерживаюсь. Не буду травмировать ребёнка ещё больше.
— Всё будет хорошо, — говорю я, гладя его по голове.
— Не будет, — качает он головой. — И мы оба это знаем.
Вечером, когда Савелий делает уроки, а я пытаюсь сосредоточиться на работе, звонит домофон. Долго, настойчиво. Я знаю, кто это, ещё до того, как подхожу к трубке.
— Открывай, — слышу я хриплый голос Руслана.
— Иди домой, — отвечаю я. — В свою квартиру.
— Злата, открой дверь, или я сейчас снесу её к чертям собачьим!
Он не шутит. Я слышу это в его голосе. И соседи услышат скоро весь наш разговор.
— Савелий дома, — предупреждаю я.
— Мне плевать! Открывай!
Открываю — и отшатываюсь. Руслан выглядит ужасно. Глаза покрасневшие, небритый, рубашка мятая. Пахнет от него алкоголем.
— Ты пил? — спрашиваю я.
— Не твоё дело, — огрызается он, проталкиваясь в прихожую. — Где он?
— Кто?
— Не прикидывайся дурой! Твой любовник! Где он?!
— Руслан, прекрати. Савелий услышит.
— Пусть знает, какая у него мать! — рычит он.
Из комнаты доносится звук закрывающейся двери — сын, видимо, спрятался, услышав крики. Бедный ребёнок.
— Ты обещал не травмировать его, — говорю я тихо, но злобно.
— Это ты его травмируешь! Изменяешь мужу!
— Я не...
— Не ври! — кричит он, хватая меня за руки. — Кто он?! Как давно?! Ты водила его сюда?! В наш дом?! В нашу спальню?!
— Руслан, ты сошёл с ума, — говорю я, пытаясь освободиться.
— Конечно, сошёл! — смеётся он истерично. — Думать о том, что другой мужчина касается моей жены! Целует её! Раздевает её!
— Хватит! — кричу я.
— Не хватит! — орёт он в ответ. — Никогда не хватит! Пока не узнаю всю правду!
Он прижимает меня к стене, и я вижу в его глазах такое безумие, что становится страшно. Это не мой муж. Это чужой, дикий человек, который может сделать что угодно.
— Отпусти меня, — шепчу я.
— Скажи мне его имя, — дышит он мне в лицо. — И я отпущу.
— Руслан...
— Его имя!
— Не скажу! — кричу я, вырываясь из его рук. — Не твоё дело!
Он отшатывается, как от пощёчины. Глаза расширяются.
— Не моё дело? — повторяет он медленно. — Не моё дело, что моя жена отдаётся другому?
— Я не твоя жена! — взрываюсь я. — Ты сам это сказал! Ты хотел развод! Получай!
— Мы ещё не разведены! — рычит он. — Ещё летом ты лежала в нашей постели! Ты была моей!
— А ты был с Виолеттой! — кричу я. — С этой недоделанной овцой!
— Это другое дело!
— Чем же это другое дело?! — Я подхожу к нему вплотную, тычу пальцем в грудь. — Тем, что ты мужчина? Тем, что тебе можно, а мне нельзя?
— Тем, что я не врал тебе в глаза! — орёт он. — Я сказал честно, что хочу другую женщину!
— Ах, какой благородный! — смеюсь я истерично. — Предупредил перед тем, как воткнуть нож в спину! Ты, наверное, теперь ждёшь медаль за честность? Да, конечно, это же так по-рыцарски — дать жертве время осознать, что её вот-вот кинут. Неудивительно, что твоё слово теперь ничего не стоит — ты же так любишь играть в порядочного, пока не срубишь последнее дерево под корень.
— А ты делаешь это исподтишка! Как крыса!
— Заткнись! — кричу я так громко, что голос срывается. — Не смей называть меня крысой!
— А как назвать женщину, которая изменяет мужу втайне?! — Он хватается за голову. — Сколько раз он был здесь?! В нашем доме?! В нашей спальне?!
— Сколько хочу, столько и было! — рычу я, не отступая. — И будет ещё!
Лицо у него становится белым. Потом багровым. Кулаки сжимаются так, что трещат суставы.
— Ты... сука, — шипит он.
— А ты — мудак! — отвечаю я не менее ядовито. — Который решил, что может делать что хочет, а жена должна сидеть дома и плакать в подушку!
— Я не изменял тебе в нашем доме!
— Нет, ты просто снял себе квартирку для потаскух! — кричу я. — Очень удобно! Очень по-джентльменски!
Он делает шаг ко мне, и я вижу в его глазах такую ярость, что инстинктивно отступаю.
— Как его зовут? — спрашивает он тихо, но каждое слово звучит как удар.
— Не скажу.
— Как его зовут, Злата?
— Иди к чертям.
— Как его зовут?!
— А ты что, ревнуешь?! — взрываюсь я. — Больно?! Хорошо! Пусть болит! Пусть жжёт тебя изнутри! Теперь ты знаешь, каково мне было!
— Я узнаю, — говорит он, отступая к выходу. — Слышишь? Я узнаю, кто он такой. И тогда...
— Что тогда? — вызывающе спрашиваю я. — Убьёшь его? А меня? Или просто пожалуешься всем, какая у тебя плохая жена?
— Я его уничтожу, — произносит он с такой холодной яростью, что мурашки бегут по коже. — И тебя тоже.
— Попробуй! — кричу я ему вслед. — Попробуй только!
Он разворачивается у двери:
— А Савелий? Ты хоть на секунду подумала о нём? Что скажешь сыну, когда он узнает, что его мать шлюха?
Эти слова ударяют больнее любой пощёчины. Я хватаю первое, что попадается под руку — вазу с подоконника — и швыряю в него.
— Убирайся! — ору
