Карен Роудз - Сердцу не прикажешь
Вивиан тихонько постучалась к Надин. Дверь в ее комнату была полуоткрыта. Не дожидаясь ответа, Вивиан вошла и села на краешек кровати. Надин не было. Дверь в соседнюю комнату, где спал Ники, была распахнута. Вскоре Надин появилась с кипой учебников в руках.
– Ну что за сорванец! – сердито заворчала она, свалив учебники в сумку возле окна. – Вечно где-то шляется! А уроки кто будет делать? За работу по географии, заданную неделю назад, даже не брался!
Надин что-то бубнила про демографический взрыв и его последствия для экосистемы Мадагаскара. Когда золовка бывала чем-то возбуждена, из нее начинали изливаться потоки слов. С того момента, как Вивиан показала Надин кусок кожаного уха, обнаруженного на комоде, та буквально не закрывала рта.
– Я отдала ухо Элизабет, – сказала Вивиан, вклиниваясь в монолог Надин.
Золовка, в этот момент перебиравшая учебники, тут же замерла. Она стояла спиной к Вивиан, глядя в окно.
– И что же сказала Элизабет? – спросила Надин, не оборачиваясь.
– Вовсе не то, что я ожидала, – ответила Вивиан. – Она сказала, что, прежде чем идти в полицию, хочет сама поговорить с Ники. Элизабет сказала, что не может поступить по-иному.
– Не может поступить по-иному? – переспросила Надин, словно эхо.
– Да. Ты же знаешь, что по просьбе Ники Элизабет учила его, как обращаться с марионетками. Вот они и подружились.
– Она уже поговорила с Ники? – помолчав, спросила Надин.
– Не знаю, – ответила Вивиан. – Мне боязно задавать этот вопрос. Я трусиха, Надин, и ужасная мать.
– Да не казни ты себя!
– Нет, правда. Я упустила Ники. Когда Тодд был жив, Ники никогда… никогда не брал чужого.
Надин села на кровать рядом. Плечи ее поникли. Положив руки на колени, она судорожно шевелила пальцами. Вивиан была потрясена. Только теперь она заметила, как резко состарилась сестра Тодда. Надин высохла и казалась какой-то полупрозрачной.
– Я всю неделю откладывала объяснение, – сказала Вивиан, беря Надин за руку. Кисть руки была так же холодна, как и ее собственная. – Я молила Бога и надеялась, что дело не дойдет до этого. Однако молчать более я не могу. Я обязана рассказать Байрону всю эту некрасивую историю.
– Только не это! – энергично запротестовала Надин. Прядь седых волос выбилась из прически, но она даже не попыталась поправить ее.
– Но почему? – Вивиан в испуге выпустила руку Надин. – Надин, я ведь не могу держать Байрона в неведении. Если Ники действительно взял куклу, то Байрон должен сегодня же узнать об этом.
– Но он тогда отменит свадьбу, Вивиан. Так уже было с банкиром.
– Нет нужды напоминать мне об этом, – заметила Вивиан, сдерживая слезы. – Может быть, все обойдется. Байрон – другой человек. Я не могу представить, что подобное происшествие способно разрушить его чувство ко мне. Единственное, чего он никогда не простит – это обман.
Вивиан поднялась и направилась к выходу. Надин продолжала сидеть на кровати, с растрепанной прической, нервно шевеля пальцами лежавших на коленях рук. «Бедная Надин, – подумала Вивиан. – Она слишком стара, чтобы выносить подобные встряски».
Вздохнув, Вивиан пошла через гостиную в свою комнату. Мысленно сосредоточившись для разговора с Байроном, она неожиданно тоже ощутила на себе груз прожитых лет.
Квинт сошел с кафедры, кивком головы отвечая на бурный взрыв аплодисментов. Честно говоря, он не мог понять, чем вызван энтузиазм слушателей. Тема выступления звучала так: «Как выйти из игры, не теряя лица». Однако Квинт был настолько подавлен ссорой с Элизабет, что, по его собственному мнению, смог лишь механически воспроизвести заученный набор прописных истин.
На задней от кафедры стене возникла золотистая вспышка света, после чего раздался щелчок и наступила тишина. Вот уже серебристая вспышка возникла слева. На аудиторию обрушились потоки света. Вслед за ними градом посыпались пластмассовые шарики для пинг-понга. «Конечно, – с грустной улыбкой подумал Квинт. – Я забыл, с кем имею дело. Элизабет способна на любую тему посмотреть свежим взглядом. Подчас ее подход даже чересчур экстравагантен, но благодаря свежему взгляду даже в самом пресном выступлении появляется изюминка. Это качество в ней просто бесценно».
Квинт вышел из аудитории и направился в Хрустальный зал. Там ему предстояло провести заключительное занятие. Он чувствовал, что в его работе с Элизабет присутствует редкое единодушие. Возвратившись к этой мысли еще раз, он, к своему глубокому удивлению, понял, что присутствие рядом другого человека может быть приятно. Пожалуй, слово «приятно» не способно было точно отразить его ощущения. Квинт жаждал этого присутствия и осознавал, что в мире есть лишь один человек, который способен утолить его жажду.
Народ постепенно собирался в Хрустальном зале. Квинт окинул быстрым взглядом присутствующих, вопреки всему надеясь, что его подмоченная репутация не помешала Элизабет прийти, чтобы послушать заключительное выступление. Ступив на подиум, Квинт окинул взглядом зал до последнего ряда.
Там сидел Ники.
Мальчик съежился и явно старался остаться незамеченным. Он не попадался Квинту на глаза целую неделю, с тех самых пор, как в его в комнате было обнаружено ухо Каспера. Как только мальчик понял, что его заметили, он рванулся с места и выскочил за дверь. Повинуясь какому-то инстинкту, Квинт соскочил с подиума и бросился за ним.
Ники оказался проворен и ловок. В холле и коридоре, запруженных народом, щуплый, кожа да кости, мальчишка имел перед массивным Квинтом безусловное преимущество. В возрасте Ники, выступая защитником за юниорскую команду школы, Квинт сам был таким. Активно работая подвижными, словно на шарнирах, ногами, Ники ловко обошел пожилую парочку и вскочил в лифт. Квинт почти настиг его. В этот момент коридорный перегородил ему дорогу тележкой, нагруженной чьими-то вещами. Квинт растянулся прямо на чемоданах, которые, судя по одинаковым биркам, принадлежали некоему Оскару де ла Рента. Он разглядел застывшего у задней стенки кабины мальчика, который уставился на него широко распахнутыми глазами. Двери лифта плавно закрылись.
Квинт еще не успел ничего сообразить, как опустилась вниз соседняя кабина, из которой вышла Элизабет. Заметив лежавшего на чемоданах Квинта, Элизабет присоединилась к толпе зевак, взиравших на него.
– Что ты здесь делаешь? – осведомилась Элизабет.
– Стараюсь привлечь к себе всеобщее внимание, – ответил Квинт, в крайнем смущении поднимая глаза и стараясь изобразить на лице улыбку. Он лежал, почти касаясь носом элегантных замшевых туфель на прелестных ножках Элизабет. Даже из этой неловкой позы Квинт решил извлечь максимальные преимущества. – Я выполнял классическую подножку, – объяснил он. – В этот момент меня самым бессовестным образом прервали. – Он ткнул пальцем через плечо, указывая на груду чемоданов, которую коридорный уже вновь укладывал на тележку. – Но коль скоро уж я оказался у твоих обутых в замшу ножек, было бы непростительно не воспользоваться этой возможностью, чтобы попросить у тебя прощения.
