Максин Барри - Долгожданная развязка
В ответ на братскую заботу она одарила Париса таким испепеляющим взглядом, что тот отошел, печально улыбаясь.
— Ладно, но с отцом будешь объясняться сама, — предупредил он. — За десять минут она проиграла еще две тысячи. Парис вздохнул и ушел. Внезапно он замер, увидев женщину в платье огненного цвета — самую прекрасную в мире. Парис сглотнул, не имея сил пошевелиться. Красавица повернулась, сняла золотистую кружевную шаль и отдала ее маленькому, уродливому мужчине, стоящему рядом. Парис машинально двинулся к ней, не чувствуя под собой ног.
Ощутив присутствие рядом высокого человека, Мария круто повернулась, ожидая увидеть отца. Уже открыла было рот, чтобы излить всю злобу, но внезапно оцепенела, когда ее взгляд остановился на красивом юноше, смотревшем на нее с выражением потрясения на лице. Долгую минуту Парис Хакорт и Мария Альварес стояли, молча уставившись друг на друга. Потом Парис умудрился улыбнуться, едва разжав онемевшие губы.
— Привет, — прошептал он.
Мария моргнула, стараясь прийти в себя. Что-то случилось, она была в этом уверена. Вот только что?
— Привет, — прошептала она в ответ.
Винченто повернулся, вгляделся в красивое лицо и мрачно нахмурился. Маленькой пухлой рукой дернул ее за платье — точно так, как ребенок тянет мать за фартук.
Мария опустила глаза и с трудом сосредоточилась на Винченто. Вид исказившегося от ревности лица вернул ее в реальность. У нее есть работа, а для этого ей нужен Винченто.
— Senor. — Она холодно кивнула Парису, ослепительно улыбнулась Марчетти и ушла, двигаясь величественно, как королева.
Парис с обидой смотрел ей вслед. Мысли его путались. Он увидел, как ее спутник покровительственно похлопал ее по руке и как она ему улыбнулась. Все встало на свои места. Еще одна прекрасная женщина с еще одним богатым, но безобразным мужчиной.
Юное лицо Париса неожиданно напряглось, глаза, которыми он следил за ее продвижением по залу, были глазами взрослого мужчины. Что ж, сказал он себе, это просто случайная встреча — немного неприятная, слегка его разочаровавшая, но ничего такого, из-за чего стоило бы расстраиваться. Надо ее забыть. Он это знал.
Но он также знал, что не сможет.
Глава 17
Нью-Йорк
Экземпляр вчерашней «Нью-Йорк сентинл» раздувало ветром, насквозь продувающим грязный, узкий проулок. Шуршание газеты разбудило мальчика, который пытался ею прикрыться.
Трэвис уставился на громко гудящий помойный контейнер. Звук изумил его, напомнив об ужасах научно-фантастических фильмов. Но он слишком устал, чтобы проявить любопытство, поэтому снова улегся на потрескавшийся асфальт и потер глаза невероятно грязной рукой. Он даже представить себе не мог, насколько грязным можно стать, если несколько дней не мыться. Всего лишь неделю назад он вылезал из теплой постели, принимал горячий душ, мылся с мылом и шампунем.
Он свернулся клубочком и облизал пересохшие губы.
Вначале он даже не мог найти, где бы напиться. Сделать это можно было только в общественных туалетах, но от их загаженности и дурного вкуса хлорированной воды его часто тошнило. Проведя неделю на улицах, он узнал, что самая хорошая вода в туалетах на вокзалах. Однако теперь и это было для него неприемлемо. Лишь открытая служебная дверь спасла его вчера на Центральном вокзале от одного из лакеев его биологического отца. Откуда тот узнал, что он там? По-видимому, у Уэйна хватало денег, чтобы нанять целую армию для слежки за ним.
Трэвис взглянул на бак, гудящий уже так сильно, что, казалось, контейнер вибрирует. И все равно усталость помешала ему поинтересоваться, в чем дело.
К тому же у него были более срочные дела. Например, где теперь брать воду? Он уже понял, что владельцам кафе и баров совсем не нравится, когда люди заходят к ним и пользуются их туалетом, не покупая выпивки.
Купить выпивку! Трэвис усмехнулся серому, холодному утру, хотя усмешка не могла скрыть отчаяния, грызущего его внутренности. Он не годился для такой жизни, подумал он без всякой жалости к себе, с жалостью он давно покончил. Теперь он думал о себе честно. Всю жизнь он полагался на богатых и удачливых родителей. И вот…
Во вчерашней газете он прочитал, что знаменитый Валентайн Коупленд и его жена, бывшая модель, все еще находятся в реанимации в Городском мемориальном госпитале. Сначала он обрадовался, что они живы. Не то чтобы он мог их навестить, его папаша наверняка обложил больницу. Но чувство эйфории вскоре сменилось беспокойством. Почему они до сих пор в реанимации?
Мысль о Веронике и Вэле, таких близких и таких сейчас далеких, едва не заставила его разрыдаться. Силы его были на исходе. Нельзя сказать, что мать и Вэл его баловали, но они его и ни в чем не ущемляли. Он ходил в хорошие платные школы, такие, где ученики все еще открывали двери учителям. Работал он в довольно грубой и вечно взбудораженной обстановке, но вокруг были друзья. Да и то он лишь наблюдал, как пишут репортажи другие, и только надеялся, что когда-нибудь и ему доверят такую работу. Он никогда не бывал на месте преступления и не видел зарезанного кухонным ножом мужа или изнасилованную пятнадцатилетнюю девочку. Короче, ничто в его предыдущей жизни не подготовило его к бандитскому миру нью-йоркских улиц.
Трэвис нахмурился и вдруг замер, услышав звук. Он быстро научился отличать звуки, издаваемые человеком, от крысиных или кошачьих. Кошки и крысы были не опасны.
Шаркающие звуки приближались. Он осторожно поднял голову, заглянул за гудящий бак и облегченно перевел дыхание, рассмотрев человека. По проулку медленно тащился старик, разглядывая мусор и проверяя помойные баки. Трэвис его уже видел. Билл или Уилл, что-то в этом роде. Он казался чернокожим, но мальчик уже понял, что таким его сделала годами копившаяся грязь.
Старик подошел к гудящему контейнеру и снял крышку. Немедленно в воздух, как облако черного дыма, поднялся рой мух, и до Трэвиса донеслась жуткая вонь гниющего мяса. Пришлось изо всех сил сжать зубы, чтобы не вырвало. Вчера ему удалось подобрать наполовину съеденную пиццу, и он не мог допустить, чтобы все это пошло прахом. И так его ноги еле держали, а голова кружилась.
— Эй! — заорал старик встревоженно, заметив Трэвиса, но тут же успокоился. — А, это ты.
Трэвис не знал, плакать ему или смеяться. Не был уверен, хорошо ли считаться безобидным в этом городе, где практически любой пырнет тебя ножом, чтобы отобрать бутылку.
— Ничего тут путного, верно? — проворчал старик. — Чего ты здесь спишь, сынок?
Мальчик медленно поднялся. Лежать не было смысла, он ни за что не уснет. По правде говоря, он теперь спал не больше трех часов в сутки, и, Господи, как же он устал.
