Оставь себе Манхэттен - Данжелико П,

– Откуда мама это знает?

Девин заправила за ухо прядь волос, подстриженных под каре, и пригубила вино.

– Она разговаривала с Сидни.

Это был ответ, которого я боялся и который ожидал услышать. Я снова уставился на дно бокала с «Макалланом».

– Я не знал, что они настолько близки.

– Правда? Как удивительно. – Ее тон был таким сухим, что мне пришлось выпить еще. – Помнишь, как четыре года назад у мамы обнаружили опухоль в груди? – Я смутно припоминал это время, но, тем не менее, кивнул. – Вижу по твоему отсутствующему взгляду, что ты этого не помнишь. В любом случае, – упрекнула меня сестра. – У Карли была ветрянка. И проходила тяжело. Намного хуже, чем когда она была у Фэллон, поэтому я не могла оставить ее с Джоном. Он безнадежен, когда дело доходит до детских болезней. Папа, конечно, становится еще хуже… становился, – оговорилась она, но тут же исправилась, осознав ошибку.

Гримаса боли исказила лицо Девин при мысли о произошедшем.

– Папа становился еще хуже. Он не мог видеть, какой уязвленной выглядит мама. Поэтому на биопсию с ней поехала Сидни. Она брала ее с собой на все визиты к врачу.

Эта новость потрясла меня до глубины души. Мне стало плохо. Невероятно, но слова Девин звучали так, будто Сидни может действовать из чистых побуждений. Бескорыстно, без шума и желания присвоить себе все лавры.

– Для меня стало огромным облегчением узнать, что даже в самые сложные моменты она была рядом с ними…

Наступила пауза, и я почувствовал, что сестра наблюдает за мной. Мое лицо запылало от ее пристального взгляда.

– Ты знаешь, что я люблю тебя, младший брат…

«Вот оно», – подумал я и горько улыбнулся. Эти слова никогда не предвещали ничего хорошего.

– Но если ты не можешь простить ее, тебе придется с ней расстаться. Ты должен дать ей развод. Это несправедливо по отношению к ней.

– Почему ты не злишься?

Я ущипнул себя за переносицу в попытке облегчить нарастающую головную боль.

– На кого тут злиться? На отца? В смысле, давай будем честными, я безумно любила его, но большую часть жизни он вел себя как тот еще придурок. Вполне логично, что он оставался верен себе до самого конца. Это так на него похоже… – Слова Дев вызвали у меня смешок. – Я тебя не понимаю, – продолжила она. – Мама тоже все знала, но я не вижу, чтобы ты злился на нее. Ты не угрожаешь ей больше никогда с ней не разговаривать.

Я взглянул на мать, которая все еще была полностью погружена в игру в карты с моей тринадцатилетней племянницей.

– Не могу поверить, что вы, ребята, научили Фэллон играть в покер.

– Она сама научилась, приятель. – Дев покачала головой. – О дивный новый мир. Радуйся, что у тебя нет детей.

Образ Сидни, танцующей на кухне в доме в Вайоминге с младенцем на руках, врезался в мое сознание так сильно и быстро, что сердце сжалось. Я резко сел и случайно выплеснул остатки виски на кофейный столик, пока Девин сверлила меня взглядом.

– Ты в порядке?

– Нет.

Уперевшись локтями в колени и проводя большим пальцем по нижней губе, я думал о том, что минуту назад случайно представил. Это казалось правильным. Настолько правильным, что мне захотелось запечатлеть этот образ на бумаге, вставить в рамку и вечно им любоваться. Сидни с ребенком. Потом я подумал о том, что у нее может появиться ребенок от кого-то другого, и чуть не сошел с ума.

Тепло, охватившее меня при мысли о ней, резко контрастировало с холодом, поселившимся во мне за время разлуки. Без возможности увидеть ее, поговорить с ней я словно замерзал изнутри, теряя способность хоть что-то чувствовать.

Картинка не выходила из головы, дразня меня. Я вспомнил, как Сидни улыбалась мне, пока мы жили в Вайоминге, и в груди защемило от тоски. Я скучал по ней. Скучал по ней так сильно, что почти ощущал физическую боль.

Я больше не понимал, что делаю. Не мог понять, почему продолжал злиться. Почему разрушил лучшее, что когда-либо случалось со мной. Почему вообще решил причинить ей боль. Проклятая гордость отняла у меня счастье.

Девин была права. Я не держал зла на мать, но она ничем не отличалась от Сидни. Она ни разу не позвонила и не сказала мне, что отец умирает и что его время на исходе.

– Что, если я люблю ее?

– Да, ты любишь ее настолько сильно, что в одиночку разрушил ее карьеру за считанные дни. Да ты просто сказочный принц, а не муж.

Девин не щадила меня, говоря всю правду в лицо. Теперь, когда ненависть больше не мешала мне трезво мыслить, я почувствовал себя подонком и поморщился от стыда. Я точно знал, как причинить Сидни боль – отнять то, что ей было дороже всего, единственное, что у нее осталось: ее карьеру. И я пустил в ход все, что у меня было, не так ли? Совершил маневр прямиком из энциклопедии «Искусство войны» Фрэнка Блэкстоуна.

Я закрыл глаза. Правда причиняла боль, не давала свободно дышать.

– Спасибо. Не думал, что могу чувствовать себя еще хуже.

Сестра мрачно усмехнулась и покачала головой.

– Мужчины.

– Я серьезно, Дев. Я люблю ее. Я безумно влюблен в нее.

– Ты выбрал забавный способ, чтобы показать это. Знаешь, что такое любовь, Скотт? Я расскажу тебе, что это: Джон был готов свернуть весь свой бизнес и переехать в Нью-Йорк, если бы я сказала ему, что хочу работать на отца. У меня диплом юриста и магистра бизнеса, который, как кажется, мне ни разу еще не пригодился… А ведь я могла бы стать отличным специалистом.

– У тебя четверо замечательных детей.

– Да, потому что у меня потрясающий муж, который предоставил мне выбор. Который пожертвовал бы ради меня тем, чем я пожертвовала ради него – вот что такое любовь. То, что ты чувствуешь, – это раскаяние. – Она сделала еще глоток вина. – Ты только начинаешь понимать, что обладаешь настоящим даром причинять боль людям, даже особо не пытаясь.

Я поморщился.

– Не сдерживайся в высказываниях.

– Ты большой мальчик, со всем справишься… Я думала, что этот брак пойдет вам обоим на пользу, но теперь вижу, что он только навредил.

Глава 24

Вскоре после «ободряющей речи» Девин меня охватила паника. Я знал, что нужно все исправить, но понятия не имел, с чего начать. И возможно ли это было сделать вообще. Вот что беспокоило больше всего – вероятность того, что я опоздал.

Воспоминания о том дне, когда Сидни рассказала мне правду, жгли меня изнутри. Я видел ее лицо, слышал ее плач, когда безжалостно приказал ей убраться прочь из моего дома. Словно она была вчерашним мусором. Каждый раз, когда эта сцена всплывала в памяти, мое сердце сжималось от боли. Сидни не плакала в доме бабушки. Или в больнице. Или когда рассказывала мне об ужасных вещах, которые с ней делали в детстве. Причиной ее слез стал я.

Меган была права. Я был гребаным дьяволом. И старик гордился бы мной. Оба этих утверждения правдивы, и мне было на это наплевать.

Миллер прошел мимо меня по коридору, не глядя в глаза. С тех пор, как месяц назад Сидни уехала, он не разговаривал со мной, и меня это устраивало. Я был не в настроении любезничать.

– Козел.

Я резко остановился и повернулся, готовый выместить на нем раздражение.

– Извини?

Он посмотрел на меня с притворно невинным выражением лица.

– Я сказал – кофе, могу предложить вам немного кофе?

Если бы я дал сотруднику по зубам, то получил бы солидный судебный иск, поэтому ограничился многозначительным взглядом.

– Уверен, что слышал другое слово.

– Тогда, может быть, вам стоит купить компанию, производящую слуховые аппараты?

Я разозлился. Ситуация уже была накалена до предела, а этот парень даже не думал отступать.

– Ты что, хочешь, чтобы тебя уволили?

– Это мой последний рабочий день. Так что, боюсь, корабль под названием «удовлетворение» отплыл, Злой Кен.

Злой Кен?