Две секунды после - Ксения Ладунка
— Что происходит?
— Белинда, сейчас главное не переживайте и будьте уверены, что ничего критичного в вашей ситуации нет.
У меня холодеет внутри.
— О чем вы? — спрашиваю я испуганно.
— Все хорошо, малышка, — успокаивает Том, поглаживая меня по ноге.
— Внутри вас сейчас находится эмбрион, самая ранняя стадия развития плода. Это не ребенок, это скопление клеток. К сожалению, иногда так бывает, что эмбрион перестает развиваться и погибает. Это происходит на ранних сроках, и никто не может объяснить почему, но это нормально, такое случается. Это не значит, что в будущем вы не сможете забеременеть. Каждая пятая женщина сталкивается с выкидышами или замиранием плода, но потом они успешно заводят детей.
Я смотрю мимо врача, пытаясь осознать услышанное. Где-то глубоко внутри пульсирует тупая боль.
— Хотите сказать… во мне сейчас мертвый плод?
— Он не мертвый, потому что и не был живой. Он изначально был нежизнеспособен. К сожалению, такое случается.
Врач передо мной начинает раздваиваться, и у меня не получается сфокусировать взгляд. Из-за этого я теряюсь в пространстве и на секунду забываю, где нахожусь. Том обнимает меня, но и это словно происходит где-то далеко.
— И что… что теперь делать? — слышу я свой голос.
— Нужно будет удалить эмбрион, иначе он начнет вас отравлять. Это делается под наркозом, вы ничего не почувствуете.
Я будто выключаюсь из внешнего мира и погружаюсь глубоко в себя. Издалека я слышу, как Том разговаривает с врачом. Потом меня, словно куклу, куда-то ведут. Когда потрясение немного проходит, я обнаруживаю себя в машине. Том за рулем. Взглянув на его усталое и озабоченное лицо, говорю:
— Это все из-за них.
— Что? — Он кидает на меня взгляд, явно не ожидая, что я прерву молчание.
— Это все из-за наркотиков, последствия.
Том шокировано замирает, но потом качает головой.
— Нет, Белинда, врач же сказала…
— Нет! — вскрикиваю я. — Это из-за них, я знаю! Я знаю, знаю! Я это чувствую!
Из меня вырываются рыдания, начинается настоящая истерика, все тело трясет, а плач заглушает радио.
— Белинда, прошу тебя… — говорит Том, но я уже кричу, все громче и громче.
Поняв, что быстро я не успокоюсь, он съезжает с дороги и останавливает автомобиль. Выходит из салона, а потом открывает дверь с моей стороны. Отстегнув ремень, Том вытягивает меня наружу и крепко обнимает. Я цепляюсь за его спину и плачу, уткнувшись в грудь. Постепенно слез не остается, а голос пропадает, и когда я становлюсь тише, Том отстраняется и заглядывает мне в глаза.
— Бельчонок, даже если это случилось из-за веществ, это не значит, что в следующий раз будет так же.
Я зажмуриваюсь, мотая головой.
— Твой организм восстановится. Ты молода, борешься со своей зависимостью и станешь здорова, ты сможешь иметь детей.
Хлюпая носом, я вытираю глаза от слез.
— Врачи сказали, что это не редкость.
— Это моя карма, — всхлипываю я.
— Даже если так, то она свершилась и больше не побеспокоит.
Я облизываю пересохшие губы и киваю. Он успокоил меня, но внутри все равно поселяется вина: из-за моих необдуманных действий этот гипотетический ребенок даже не имел шанса на существование. Я вдруг понимаю, что не смогла бы сделать аборт. Мне жаль, что мой организм распорядился новой жизнью так. И все равно страшно: а вдруг я не смогу иметь детей?
Том подвозит меня к дому и останавливается. Я долго смотрю в окно, а потом говорю:
— Можешь побыть со мной, пожалуйста?
Он тихо отвечает:
— Конечно.
Глава 22
Том остался у меня. Просто находился рядом, без всяких намеков. Его присутствие успокаивало, мне было очень тяжело осознавать страшные последствия своих действий и мучительно ждать их разрешения.
Ни один из докторов так и не сказал, что мертвый эмбрион внутри меня — последствия наркотической зависимости. Они говорили, возможно, вероятно, может быть, но не факт. Никто не знает, почему происходят замершие беременности. Могло быть так, что во время слияния яйцеклетки просто произошла поломка какого-то гена, и мертвый плод — это естественный отбор. Он изначально не мог существовать и поэтому погиб.
Но вполне возможно, что дело в наркотиках, которые я употребляла достаточное количество времени, и они разрушительно повлияли на мой организм. А может, это гормональный сбой. Что угодно, на самом деле. Никто не знает правды, и все лишь выдвигают теории.
На следующий день мы с Томом приезжаем в больницу ранним утром. Я не хочу ни думать, ни разговаривать, ни двигаться. Только бы все поскорее закончилось, и мы забыли об этом навсегда. Том подавлен, я чувствую это, хоть он и пытается не показывать виду и быть веселым. Но ведь я знаю его. На самом деле, он ранимый, пусть и научился скрывать это. Такое событие, как сегодняшнее, не пройдет для него бесследно.
Меня готовят к операции, надевают рубашку с разрезом вдоль спины. Однажды мне уже довелось побывать в больнице, но я не помню, что происходило, когда меня привезли. Теперь я проживаю все это, как в первый раз. Оставив меня ожидать анестезиолога, врачи рекомендуют не вставать с кровати.
Подтянув к себе колени, я наклоняюсь на них щекой и смотрю на Тома, сидящего около койки.
— Ну, детка, ты чего? — ласково говорит он. — Заснешь, а потом проснешься и ничего не почувствуешь. Для тебя это будет мгновение. Все пройдет хорошо.
Я закрываю глаза. Он прекрасно понимает, почему я такая грустная, но пытается обмануть нас обоих и сделать вид, что меня пугает операция. Нет, вряд ли теперь в этом мире есть вообще хоть что-то, чего я боюсь.
— Знаешь, — почти шепчу я, решив все-таки не утаивать своих чувств. — Я никогда не думала о беременности или ребенке, но почему-то эта ситуация меня очень сильно травмирует.
Том печально вздыхает, тянется к моей руке и ободряюще сжимает. Подвинувшись ближе, я кладу голову ему на грудь. Нет сил думать о всякой чуши, вроде наших ссор. Когда происходит что-то по-настоящему серьезное, ты перестаешь думать о мишуре, из которой буквально состоит твоя жизнь. Люди познаются в беде. Все нуждаются в поддержке во время тяжелых испытаний. И совершенно неважно, что они говорили друг другу до того, как
