Уоррен Адлер - Война Роузов
Ей удалось сохранить самообладание. Она думала об этом с гордостью, и когда на пороге появились нанятые помощники, — два официанта в белоснежных перчатках и горничная, — она услышала серебристые звуки фанфар. Теперь для нее нет ничего невозможного.
* * *Она сидела во главе стола, подобно председателю городского собрания. Готовясь к приему, она тщательно выбрала себе платье и вызвала по телефону парикмахера. И теперь гости, словно откликаясь эхом на ее мысли, превозносили ее красоту, отчего она чувствовала себя воодушевленной и остроумной, затеяв шутливый разговор с греческим послом, который сидел справа от нее, и тайским, сидевшим слева. У нее были все основания полагать, что, когда дело дойдет до послеобеденных тостов, она может рассчитывать на милые комплименты: ее обаянию, современным взглядам и, самое главное, кулинарным способностям. Мистер Уайт, редактор кулинарного отдела из «Вашингтон пост», задавал вопросы о каждом блюде и, кажется, на него производили впечатление детали рецептов, которые она ему сообщала.
Она чувствовала, какое впечатление на них произвели дом, вся его обстановка, замечательные серебро и фарфор, выставленные на столе. Говядина а ля Веллингтон удалась, и она не сомневалась, что какая-то сверхъестественная сила решила, наконец-то, прийти ей на помощь.
— Не могу передать вам, как я счастлива, — говорила она гостям, когда официанты, вышколенные в безукоризненно французской манере, ставили перед каждым из присутствующих порцию а ля Веллингтона. Она и вправду давно не испытывала такого блаженства. Это первый из многих последующих обедов, решила она. У нее разыгралось воображение. Она станет не просто лучшим поставщиком готовых блюд в Вашингтоне. Она прославится как лучшая хозяйка, принимающая гостей. В конце концов, у нее есть роскошный дом, она обаятельна и привлекательна, и будет, а может уже и есть, одна из лучших профессионалов в благородном поварском искусстве. Она превзойдет саму Джулию Чайлд и станет авторитетом мирового масштаба в кулинарии. Устроители международных конкурсов будут соперничать друг с другом за право быть приглашенными к ее столу, а написанные ею книги будут расходиться по всему миру.
— Я и не догадывался, — говорил греческий посол, пока его вилка легко входила в нежную говядину, — какая вы необычная женщина, — он посмотрел на нее с видом подобострастного изумления. В первый раз за всю свою жизнь она ощутила вкус власти. Это ее идея. Ее обед. Она готова идти сквозь весь пламень ада, лишь бы оставить за собой этот дом, все это окружение.
Удовлетворенная, она оглядела стол и сидевших за ним гостей, — мужчин в черных галстуках, женщин в дорогих нарядах, — осознавая, какой вес имел ее дом в пантеоне вашингтонских божеств. Она догадывалась, чувствовала это и раньше, но лишь теперь воочию увидела его реальную стоимость и поняла истинные мотивы своей личной войны с Оливером. В Вашингтоне, как, впрочем, наверное, и везде, общественная значимость человека зависит от соседей, в окружении которых он живет, от размеров его дома и от обстановки, которую содержит в себе этот дом. Для каждого, кто, подобно ей, борется за самореализацию в жизни, такой дом, как у нее, стал бы значительной форой.
От этой мысли у нее потеплело на душе, и она успокоилась. Может быть, с Оливером можно будет достигнуть некоторого компромисса. Теперь, когда она чувствовала себя в большей безопасности, ей, возможно, нет смысла предъявлять ему слишком уж жесткие требования. Если бы он только полностью развязал ей руки. Его присутствие в доме стесняло ее. Он раздражал ее, как камешек, попавший в обувь.
Греческий посол продолжал разговаривать с ней. Она благосклонно кивала, мысли унесли ее далеко. Как бы дать понять Оливеру, насколько важен для нее этот дом? Пожалуй, подумала она, им удастся договориться. Несмотря на все, что уже случилось, Оливер всегда был практичным и разумным человеком. И не лишенным сострадания. Просто ее внезапное решение нанесло ему слишком глубокую рану. Они оба погорячились. И потом, разве он когда-то не любил ее?..
От этих размышлений ее отвлек лай Бенни. Этот звук тут же вызвал в ней неудержимый рефлекс — дрожь испуга. Лай заменял Оливеру боевой рог, и ее почему-то на секунду охватила паника.
Напряженная до кончиков всех нервов, она прислушивалась к неминуемо надвигавшимся шагам. Лай продолжался, затем затих. Она быстро обежала глазами комнату. Все трое слуг находились в гостиной, занятые подготовкой стола к десерту, действуя слаженно и четко, профессионально соблюдая тишину.
Ее охватило недоброе предчувствие, когда она, извинившись, вышла на кухню. Эклеры лежали на подносе, готовые к сервировке; шоколадный соус разогревался на слабом огне газовой плиты. Судя по всему, ничего страшного не случилось.
— Что произошло, миссис Роуз? — спросил один из официантов, напуганный ее появлением на кухне.
— Почему вы все оставили кухню? — пробормотала она, зная, что ее вопрос звучит двусмысленно. У высокого чернокожего официанта вид был смущенный.
— Ладно, ничего, — быстро сказала она, еще раз быстро оглядев кухню. Повернувшись, она снова вышла к столу. Вид гостей придал ей утраченную уверенность, и она села на свое место, глядя, как официанты наполняют десертные фужеры шампанским.
— Все просто замечательно, — шепнула ей жена тайского посла. Ее слова наполнили Барбару гордостью, изгнали остатки неуверенности. Один из официантов стал раскладывать эклеры, второй шел за ним с соусницей в руках. Мистер Уайт из «Вашингтон пост» одобрительно сложил пальцы кольцом. Это окончательно заставило ее успокоиться, и она занялась десертом. Шоколад показался ей немного более густым, чем следовало бы, зато сладкий крем вышел превосходно.
Звон серебра по стеклу заставил ее вздрогнуть. Греческий посол поднялся с места. Без своего титула и содержавшегося за государственный счет дома на Шеридан-серкл он был бы совершенно незаметным человеком. И вот он, насытившись самыми лучшими блюдами в мире и разогревшись редкими винами, стоял в своем черном галстуке, воплощая в себе дипломатический блеск. Она вдруг увидела в нем ощутимый символ элегантности ее дома. Что с того, что они едва знакомы? Он явно в восторге от ее обеда. Произнесенный тост представлял собой смесь обычных банальностей и комплиментов, и она чувствовала, что любит всех своих гостей. Ей еще ни разу не приходилось выслушивать так много хвалебных слов в свой адрес от таких блестящих и важных персон.
— Хозяйка редкой красоты, гурман высшего разряда, женщина самого элегантного, самого безукоризненного вкуса, — слова ласкали мягкими убаюкивающими волнами. Это было изумительно. После того как греческий посол сел, с фужерами в руках стали подниматься и другие гости.
