Карнавал Хилл - Кэролайн Пекхам

Мы вернулись в «Дом-Арлекинов», я загнал машину в гараж, заглушив двигатель, и между нами воцарилась тишина.

— Я не собираюсь прекращать бороться за тебя, Роуг, — сказал я ей, глядя в окно, а не на нее. — Я не могу, это у меня в крови. Но я начинаю думать, что битва уже проиграна. — Я толкнул дверь, вышел из своего грузовика и направился наверх, в дом. Я расстегнул рубашку, поднялся в свою спальню и направился внутрь, бросив ее в корзину для белья и расстегнув брюки.

В последнее время в этом доме было удушающе. Я чувствовал, как комната Чейза, расположенная напротив моей, давит на меня, как будто ее стены надвигаются на меня дюйм за дюймом. Мы перестали спать там, оставив это место как своего рода святилище, но я знал, что однажды нам придется войти и собрать его вещи. Я просто не хотел. Мне даже в голову не приходило сделать это после того, как я изгнал его из Команды, не говоря уже о том, чтобы сделать это теперь, когда он был мертв.

Мое горе снова нахлынуло на меня, и я вошел в ванную, положил руки на раковину и посмотрел себе в глаза, сталкиваясь с последствиями всех решений, которые я принял по отношению к нему. Я должен был принять все это, каждую унцию сожаления, каждый фунт боли. Выбор, который я сделал, был правильным, я должен был в это верить. Это было единственное, что позволяло мне быть лидером в Команде, потому что если бы я когда-нибудь стал сомневаться в своих действиях, то потерял бы всякий контроль.

Ты поступил правильно.

Это не твоя вина, что он мертв.

Мои глаза казались еще темнее, чем в детстве, зеленый цвет в них, казалось, становился все глубже с каждым годом, в течение которых я осквернял свою душу новыми плохими поступками. Это было мое бремя, которое я должен был нести за свое положение, и я смирился с тем, что другой жизни для меня больше нет. Но единственное, что всегда помогало мне выстоять, — это моя семья. Знание того, что Джей-Джей и Чейз рядом со мной, постоянно убеждало меня в том, что я делаю правильный выбор. Потому что с тех пор, как я потерял Роуг, а затем и Маверика, я поставил целью своей жизни сберечь последних членов моей семьи и удостовериться, что им никогда не причинят вреда. Но я потерпел неудачу. Я не выслушал Чейза, когда он нуждался во мне. Его внутренняя борьба происходила прямо у меня на глазах с тех пор, как Роуг вернулась домой, но я не слушал, слишком ослепленный любовью к моей девочке, чтобы даже услышать хоть слово, сказанное против нее. Он был не прав в том, что сделал, но если бы я просто попытался поступить по-другому…

Я опустил голову, затем ополоснул лицо холодной водой, зная, что меня снова ожидает беспокойная ночь в моей постели. Всякий раз, когда я закрывал глаза, все, что я видел, это Чейза на коленях с моим пистолетом, направленным ему в лоб, то, как мой палец сжимал спусковой крючок, как близко я был к тому, чтобы действительно сделать это. Меня от этого чертовски тошнило.

— Фокс? — Мягкий голос Роуг донесся из моей спальни.

Я повернулся и вышел за дверь, нахмурившись, когда обнаружил ее там с Дворнягой, прижатым к груди.

— Ты в порядке? — Спросил я.

— Да, но, эм, могу я остаться здесь на ночь? — с надеждой спросила она. — Мне до сих пор снятся кошмары о Чейзе, когда я сплю одна.

Я нахмурился, переживая за свою девочку и зная эту боль так же хорошо, как и она. — Конечно, детка.

Она повернулась, перекидывая волосы через плечо. — Не мог бы ты расстегнуть мне молнию? Я не могу дотянуться.

Она положила Дворнягу на кровать, и я придвинулся к ней, взялся за молнию и потянул ее вниз по всей длине ее позвоночника, от моего прикосновения по ее телу пробежала дрожь.

Мой взгляд метнулся к зеркалу на стене перед нами, и она поймала мой взгляд там, прежде чем снять платье и позволить ему упасть до лодыжек, оставшись в бледно-голубых трусиках и кружевном лифчике в тон. Ее соски упирались в материал, и мой член затвердел при виде ее совершенства, а дыхание перехватило в горле. Это был вызов, гребаный вызов, который еще сильнее убедил меня в том, что она хотела, чтобы я заявил на нее права.

Ее взгляд переместился на собственное отражение, и она нахмурилась, отбрасывая платье ногой.

— О чем ты думаешь, детка? — Спросил я, наклоняясь, чтобы прошептать ей на ухо. Мы не касались друг друга, но были так близко, что я чувствовал ее притяжение, подобное самому мощному магниту в мире.

— Я думаю о том, как я использовала это тело, все эти годы, чтобы просто выжить, — сказала она, затем прижала руку к груди. — Но что я вообще защищала, Фокс? Это просто плоть и кости никчемной девчонки, которой нигде нет места.

— Твое место здесь, — яростно сказал я, а затем взял ее за подбородок, чтобы заставить посмотреть себе в глаза в зеркале. — Твоя ценность не имеет ничего общего с той оболочкой, в которой ты находишься, ты родилась достойной и достойно умрешь, Роуг Истон. Ты могла бы править всем миром, если бы только увидела, насколько ты сильна. — Она попыталась отвести взгляд, но я не позволил ей.

— Чушь собачья. Я одноразовая, я никогда не знала никого, кто бы меня не выбросил. Может, ты и хочешь это тело, Фокс, но на самом деле ты не хочешь меня.

Она снова попыталась вырваться из моей хватки, но я обхватил ее рукой и крепко прижал к себе.

— Я хочу тебя не потому, что ты прекрасна, детка, я хочу тебя потому, что наши души созданы из одного и того же материала, и они боролись за то, чтобы вернуться друг к другу в течение десяти лет. Ты не можешь сказать мне, что не чувствуешь этого. — Я провел пальцами по ее плоти, вдоль живота, а затем вверх, между грудей, прежде чем провести большим пальцем еще выше по всей длине ее шеи. Мурашки побежали по всему ее телу, и она прижалась ко мне, а ее тело покинул прерывистый вздох.

— Вот откуда я знаю, что ты моя, колибри. — Я прикусил раковину ее уха, и