Вне игры - Настя Орлова
В мыслях о том, что делать дальше, я ни разу всерьез не обдумывал идею остаться ради нее в родном городе. В шутку, с иронией, принимая, что этого не сделаю, может быть, но так, чтобы серьезно…
Внезапно ощутив прилив адреналина, беру в руки телефон. Пишу своему агенту, потом сразу тренеру Льюису. Не жду мгновенного ответа из-за разницы часовых поясов, но из-за принятого решения чувствую облегчение. Будто бы тяжелый груз с плеч свалился. Это не так, конечно. Это лишь временная отсрочка. Но это уже что-то. Для Риты и для меня.
Потому что Миша был прав еще в одном. Мужчину от мальчика отличают поступки. Действия. И я только что совершил одно из них.
Глава 36
Рита
– Чего хмурая такая, а, Маргарита? – басит отец, заставая меня врасплох появлением на кухне.
Хотя, может быть, он и не пытался подкрасться незаметно – это я настолько погружена в себя, что ничего вокруг не замечаю.
– Задумалась просто, пап. Все в порядке, – давлю улыбку, но сама чувствую, насколько фальшивой она выходит.
– Конечно, в порядке! – иронично соглашается отец, усаживаясь за стол. Рядом с ним тут же появляется домработница Светлана, ставит на стол чашку крепкого кофе, от которого исходит бодрящий аромат, и тарелку с омлетом и зеленью. – Тем более что волноваться тебе больше не о чем.
– Что ты имеешь в виду?
– Зарецкого под домашний арест не отпустили. Оставили в СИЗО, – отвечает отец, не скрывая удовлетворения. – На этот раз даже мамаша не помогла. Но я не успокоюсь, пока этот мудак не получит свой реальный срок.
Слова папы приносят мне облегчение. Огромное. Но… В моем прибитом состоянии виноваты вовсе не Зарецкий и не перспектива того, что он мог сегодня выйти на свободу. С тем, что мне снова придется жить под присмотром охраны, я уже будто бы смирилась. Куда мне ходить, если Никиты не будет рядом?..
– Не вижу восторгов.
– Я… – поднимаю глаза на папу и уже не могу отвести. Он держит. Цепко, как умеет. И проницательно, так что пробирает до костей. – Спасибо за все, пап. Правда.
– Ты – моя дочь. Спасибо мне за такое говорить не надо. А вот порадоваться, что тебе не стоит в ближайшие пару месяцев шугаться собственной тени, могла бы.
– Я радуюсь.
– А слезы почему в глазах стоят? Тоже от радости?
Под влиянием какого-то неожиданного порыва встаю с места, обхожу стол и, остановившись за спиной у папы, склоняюсь и обнимаю его за плечи.
– Пап, я тебя люблю, – мой голос дрожит и ломается, когда отец накрывает мои скрещенные у него на груди руки ладонью. – Очень.
– А плачешь чего? Явно же не из-за своей любви ко мне, Рит, – бормочет он мягко. – Ну, давай же, расскажи своему старику.
– Ты знаешь, – говорю я, уже не контролируя поток слез, который течет по щекам, шее и заползает под ворот футболки.
– Знаю, конечно. Но, может, если ты это вслух произнесешь, самой станет легче.
Утыкаюсь носом в шею отца, к чертям заливаю слезами его деловую рубашку.
– Ну, Маргарита Юрьевна, – одной рукой он продолжает удерживать мою ладонь на своей груди, другой касается моих волос. – Накрутила ты себя, конечно, знатно. Не пойму только, чего плачешь. Потому что он уезжает или потому что с ним не едешь?
– Я не знаю, – всхлипываю я, потому что правда не знаю. Запуталась. И в себе, и в своих желаниях.
– А стоило бы знать, малышка. Стоило бы. – Папа встает и, обернувшись, кладет ладони на мои плечи. Смотрит в заплаканное лицо, вздыхает. – Я тебе тут не советчик, Рит. Не советчик. Сама должна понять, что тебе вот тут, – он прикладывает ладонь к своей груди, – говорит. Останешься – я буду только рад, потому что сердце болит от мысли, что ты будешь жить на другом континенте. Решишь поехать – держать не буду, отпущу. Сложно мне будет, конечно, сложно, но так уж устроено в мире, что дети рано или поздно улетают от своих родителей. А Любимов кажется парнем, с которым мне не страшно тебя отпустить. Надежный он, хоть и молодой еще.
– Я сказала ему «нет», – прерываю шепот новым потоком рыданий. – Поздно. У него рейс уже утром. А я… У меня нет ничего. Ни визы, ни билетов.
– Сказать «да» никогда не поздно, если ты так чувствуешь. – Папа качает головой и, приобняв, прижимает к груди. – Это жизнь, Рит. А с визой все решаемо, сама знаешь. Не завтра, конечно. Но решаемо.
– Я… – набрав в легкие воздух, формулирую и озвучиваю отцу свой самый большой страх, – я не понимаю, что он во мне нашел. Я сломанная. Скучная. Обыкновенная. А он – звезда. Что, если он… побыв со мной, это поймет…
Из груди папы вырывается приглушенный рокот. Это он так смеется.
– Обыкновенная? Сломанная? – повторяет он недоверчиво. – Ты самый сильный человек из всех, кого я знаю, а я за свою жизнь повидал немало. Ты добрая, умная, нежная, светишься изнутри. И красивая, конечно. Как твоя мама. – Папа вздыхает. Он так редко говорит со мной о маме. Видно, что ему все еще тяжело. Что еще не забыл, не отпустил. – Никита не дурак и все это видит. И в том, что без ума от тебя, я, может быть, на юбилее еще сомневался, но уже в следующую нашу встречу отчетливо понял. Иначе ничего из этого бы не позволил. Знаешь же?
– Знаю, – шепчу я.
– А раз знаешь, то чего сомневаешься?
– Боюсь. – Откровения из меня сегодня так и льются. – Все, что ты там перечислил, может быть, во мне есть, а еще я трусиха. Я так ошиблась однажды… Я очень боюсь ошибиться еще раз.
– Считаешь, что Любимов может тебя обидеть? – хмурится отец.
– Не специально. И точно не физически, если ты об этом. Но… Я просто знаю, что с ним будет больнее.
– Это потому, что у тебя к нему чувства глубже и взрослее, Рит. Но от такой боли я тебя уберечь не могу. Любовь и разочарование в ней – это две стороны
