Одна на миллион - Елена Алексеевна Шолохова
А у Наташи тем временем скоро первое плановое УЗИ, сообщила она в понедельник. Предложил пойти вместе (видел такое в кино) – отказалась наотрез. Напомнила, что я болею. Ну да, болею, согласился теперь уже я.
В общем-то, я и не рвался, думал, ей приятно будет, но нет так нет.
* * *
Никуда я, конечно, не уеду. Здесь всё – прошлое, квартира, друзья, кладбище, где покоятся мама с отцом. Но из «Мегатэка» уйти всё же придётся. Иначе – невыносимо.
И что самое забавное, буквально на другой день случайно встретил давнего знакомого. Макса Астафьева*. Я его знал ещё с тех пор, как работал в мэрии. Пару раз помогал ему выбивать без лишней волокиты нужные бумажки. И потом как-то пересекались на мероприятии, подобном нашему недавнему форуму. И тут вот снова встретились, в супермаркете, оба с тележками. Потрепались немного за жизнь, а потом он неожиданно выдал:
– А переходи к нам, в ЭлТелеком? Ремир у нас как раз ищет начальника в отдел по связям с общественностью. Твой же профиль. Я с ним поговорю. С зарплатой не прогадаешь.
Я не ответил ни да, ни нет, но обещал подумать.
– Ты только быстро думай, – предупредил Макс. – Рем у нас тянуть не любит.
Надо соглашаться, понимал я умом. Потому что так нормальной жизни ни мне, ни Анжеле не будет. Но на душе от этих благоразумных мыслей становилось горько.
* * *
А в понедельник случилось то, чего я никак от себя не ожидал. Не хотел, не планировал, а сорвался так, что всё забыл, будто семнадцатилетний пацан, а это уже ни в какие ворота. Сам потом понять не мог, как такое произошло. Зато понял, что раз уже такое вытворяю – надо и правда увольняться к чертям, пока окончательно не свихнулся. Ну и прекращу мозолить ей глаза заодно.
Анжела теперь такие статьи пишет, что хоть стоя аплодируй. Честно говоря, на работе это единственный приятный момент. Горжусь ею и радуюсь за неё, как за себя не радовался. Я же помню, какая Анжела пришла, как она рассуждала, как не хотела ничего, а теперь её и не узнать.
Она говорит со мной холодно, вежливо и чуть свысока. Опять изображает леди. Но видно, что это напускное, что сама страдает. На планёрке, при всех, я чувствую напряжение между нами: натянутую струну, по которой пропущен ток, запредельные вольты искрят и потрескивают. Но мы держимся.
Я неизменно хвалю её талант, она молчит. Я даю ей задания, даже на интервью один раз уже отправлял, она всё исправно выполняет. Я опять хвалю, она опять молчит. Вот такое слабое взаимодействие при таком энергетически-мощном заряде. Этот заряд мы оба подавляем, как умеем. Я – потому что идиот. Она – чтобы никто ни о чём не догадался, хочет выглядеть сильной и гордой, девочка моя...
А сегодня мы столкнулись в лифте, столько избегали друг друга, а тут оказались вдвоём в замкнутом пространстве. И нескольких секунд наедине мне хватило, чтобы сорвало клеммы.
Я вошёл в кабину, Анжела уже была там. Встретились с ней взглядом, как будто сцепились, прикипели, а дальше всё как в тумане. Соприкоснулись плечами, пальцами, и вот она уже в моих объятьях. И губы её одуряюще мягкие, податливые и в то же время нетерпеливые. И пальцы такие нежные… скользнули по шее, нырнули в волосы...
Воздуха вдруг стало катастрофически мало, всего мало... Умер бы вот так, и это была бы самая сладкая смерть. Затем она оттолкнула меня:
– Не прикасайся ко мне! Не смей! И не смотри так на меня, – в отчаянии бросила она. – Видеть тебя не могу! Не хочу тебя видеть! Никогда больше.
Анжела выскочила из лифта, а я привалился спиной к зеркальной стене, как пьяный. Еле отдышался, еле пришёл в себя. Прокатился на лифте вверх-вниз, пока сообразил, куда собирался. Было стыдно, но в то же время стыд этот какой-то странный, жаркий, волнующий.
И те мысли насчёт «уйти» из расплывчатых стали вполне конкретными и обоснованными. Ей неприятно со мной встречаться, я это понимаю. И для неё будет лучше поскорее всё забыть, ну и для меня тоже. И зачем я так с этим затянул? Хотя ясно, зачем. Потому что видеть её – кажется, единственная сейчас радость. И лишить себя ещё и этого… что останется-то?
А во вторник, пока я колебался написать заявление прямо сейчас или немного повременить, всё решилось за меня.
Ещё утром в лифте я заметил, как коллеги из других отделов на меня косо посматривают. Оглядел себя в зеркало. Вроде нигде ничего не торчит, не запачкано, не расстёгнуто. И всё равно ловил взгляды, ускользающие, любопытные, прилипчивые. Возникло ощущение дежавю. Сначала смутное, потом понял, когда такое было – в мэрии. Тоже вот так все смотрели. И шептались по углам: жена Савицкого и Соболев? Кто бы мог подумать!
Но теперь-то что?
А выяснилось всё после обеда. Мне срочно понадобился сисадмин, на месте его не оказалось, но подсказали, что он отлучился на перекур. Я спустился в подвал, там, в одной из комнат, дымящая часть нашего коллектива организовала стихийную курилку. Вывернув с лестницы, в тускло-освещённый подвальный коридор, услышал голоса, в основном, женские.
– Кошмар! Он что, бессмертный?
– Да сволочь он похотливая! – воскликнул кто-то в сердцах. – Алку нашу вон бросил, но с Алкой у них хоть всё обоюдно было, но как она страдала потом! А этому хоть бы хны, тут же за другую взялся, кобель бесстыжий.
– Что-то не похоже, чтобы ваша Алка сильно страдала. С охранником нашим, с Витей, гляжу, вовсю уже крутит. Постоянно у него на посту торчит в рабочее время. И на стоянке их видели…
– Девочки, не путайте! Алла просто пытается жить дальше после того, как этот мерзавец её бросил. А он как ни в чём не бывало домогается теперь девчонки. Прямо на работе на неё напал! У её отца под носом! Совсем потерял всякий стыд. Она, бедная, еле отбилась, еле ноги унесла… Такого я даже от него не ожидала. Надеюсь, Рязанов устроит ему так, что небо в овчинку покажется. Пускай поганой метлой его выгонит отсюда.
Я замедлил шаг, а перед дверью приостановился. Что за бред они несут?
– Прямо так уж он и домогался? – фыркнула Сидорова, завхоз. У неё голос прокуренный, узнал сразу.
