Женевьева Дорманн - Бал Додо
Она перестала выходить, разговаривать, отказывалась видеться с друзьями, не подходила к телефону, она была в полной власти этих Гийомов, которые, стоило ей переступить порог комнаты, соединялись в единственного, за которым она как тень следовала по Парижу. Он увлекал ее на набережную Сены, на остров Сен-Луи, по улицам Отея, пропахшим платанами, карамелью и кошачьей мочой. То же самое происходило на Монмартре и на бульваре Сен-Жермен, в двух шагах от ее жилища, и в квартире под крышей, над Бизутом — этим маленьким бистро, где она всегда завтракала и даже не замечала дощечку, которая указывала, что Гийом жил и умер в этом доме. Он тут, а она на улице Бон, они были за одной стеной с разницей в полстолетия. Бени, которая никогда не была набожной, стала посещать церковь Святого Фомы Аквинского, зажатую уродливыми строениями начала века, в глубине крошечной улицы, где Гийом венчался с маленькой рыжей женщиной и где 13 ноября 1918 года его друзья прощались с ним.
Неодолимая сила влекла ее туда, подталкивала в спину, часто против ее воли заставляла делать крюк, чтобы подняться по ступенькам, войти туда и обойти церковь в полумраке. В такие моменты тень Гийома оставляла ее, боясь помешать ее сосредоточенности. Никакая другая церковь не притягивала ее так, она это проверила.
Иногда, в неурочные часы, она натыкалась на закрытые двери и от этого испытывала настоящее отчаяние. Как можно закрывать двери перед тоской, которая пришла сюда укрыться? Кюре, которому она задала этот вопрос, подозрительно посмотрел на девушку, которая ничуть не походила на обычных овечек. Он объяснил ей, что необходимо соблюдать меры безопасности, как трудно следить за порядком, о работе по расписанию. Ответ музейного служащего.
Как-то утром на паперти храма Святого Фомы Аквинского Бени впервые испытала одну из феноменальных галлюцинаций, которые впоследствии будут продолжаться в других ситуациях.
Полдень. Прекрасный майский день. Погода была мягкая, а воздух теплый, когда она входила в церковь. Через несколько минут, когда она вышла, неожиданно стало очень холодно. Перед церковью на бульваре Сен-Жермен деревья выглядели не по-весеннему. Ледяной ветер срывал с их голых веток последние мертвые листья. Легко одетая Бени задрожала. Ее очень удивила толпа, стекавшаяся на маленькую площадь, которая за несколько мгновений до этого была безлюдна. Люди были одеты в старомодные костюмы, как для съемок фильма. На женщинах — их было большинство — черные платья и пальто по щиколотку. Муфты и широкие шляпы с вуалетками, собранными под подбородком. Мужчины, в темных рединготах и жестких воротничках, не переставая, снимали и надевали высокие шляпы, приветствуя новоприбывших. Многие с усами и короткими бородками. Среди молодых многие были в военной форме. Раненные, изувеченные, с наградами на груди, они медленно приближались к церкви, опираясь на палки, подпрыгивая на костылях, в сопровождении молодых женщин, готовых помочь этим выжившим, с изуродованными лицами и картонными носами, которые придавали им клоунский вид.
Толпа продолжала прибывать на маленькую площадь, поднимаясь к паперти церкви, где стояла Бени, окаменевшая от холода и потрясения. Она ничего не узнавала на этих знакомых улицах, по которым она каждый день ходила. Дома вокруг нее уменьшились, почернели и изменили фасады. Исчезли бутики, все стало неузнаваемым. Кафе напротив церкви, куда Бени часто ходила забавляться на игральном автомате, сузилось, окна с темными деревянными рамами вытянулись, а внутри виднелись занавески в цветочек. Дорога перед церковью теперь была вымощена деревянными плитами, они поскрипывали под копытами лошадей, убранных черными султанами и впряженных в катафалк с большими колесами. Бени показалось, что звуки города и даже воздух стали другими. Издали был слышен гул толпы.
Желая вернуться в реальность, Бени поискала взглядом съемочную группу фильма, камеру, машины, осветительные приборы. Но она не увидела ни оператора, ни осветителей, ничего и никого, способного дать объяснение этому необычайному собранию.
Она как вкопанная стояла на ступенях в нелепых джинсах и белой футболке среди элегантно одетых людей из другой эпохи. Удивительно, но никто не замечал девушку, которая дрожала на паперти. Взгляды на ней не останавливались. Она была невидима.
Толпа приближалась к широко распахнутым дверям церкви. Поверх траурных одежд Бени видела флаги. Сквозь перезвон колоколов были слышны военные сигналы, зовы, крики, а через открытые двери церкви раздавались звуки органа. В воздухе стоял запах лошадиного навоза, пота и шипра.
Бени была оглушена, у нее закружилась голова. В ушах зазвенело, возникла головная боль. Она закрыла глаза. Когда она их снова открыла, все исчезло. Никакой толпы. Никакого шума. Площадь с модными бутиками и уродливыми строениями приняла свой обычный вид. Вернувшееся солнце ласкало ее руки. На деревьях была листва. Контролеры с автомобильной стоянки поднимали таблички с номерами машин, припаркованных с нарушением правил. Набитые автобусы ехали к Сене по улице Дю-Бак.
Дрожащая Бени опустилась на нижнюю ступеньку паперти и закурила сигарету. Позади нее высокие двери церкви были закрыты. На бульваре и на прилегающих улицах обычное движение машин. Город шумел, как всегда, а Бени с наслаждением вдыхала отягощенный углекислым газом воздух. Вокруг нее все стало привычным, и от этого она испытывала огромную радость; это была радость космонавта, ступившего на родную почву после долгого и опасного путешествия. По своим часам она определила, что с тех пор, как она вышла из церкви, прошло несколько секунд. Наверно, от сильной усталости она на мгновение заснула и то, что она видела, просто приснилось ей: такое объяснение вполне устраивало ее. Все это от усталости. Ее исследования о Гийоме Аполлинере выходили далеко за рамки университетского задания. Но тема, предложенная Феликсом Роме, давила на нее, она довольно быстро заметила это. Сам Гийом интересовал ее больше, чем кропотливый анализ стиля его любовных творений.
Среди женщин, которых он любил, больше всего ее интересовала Луиза де Колиньи-Шатийон, он звал ее Лу или Лулу в зависимости от настроения; он сгорал от любви к ней почти шесть месяцев, писал ей пылкие письма и красивые стихи. Все мертвые дамы, которые волновали дорогого Гийома, вызывали у Бени ревность, эти Мари, Мадлен и Жаклин, не считая тех, чьи имена не запомнились. Но интересовала Бени только Лу, самая безумная и мимолетная, а раз мимолетная, значит, самая любимая. Короткая история пламенной любви толстого Гийома и молодой соблазнительной женщины, которая в Ницце вела вольный образ жизни. Контраст между мирным и фривольным Лазурным Берегом 1914 года и Западным фронтом; страстные объятия артиллериста Гийома де Костровицкого со своенравной Лу, восторженность кратких обещаний и опиумные наваждения; и все эти болезненные недоразумения между его любовью к ней и ее любовью к путешествиям. Чувственные письма со словами нежности, гнева или ревности, написанные Гийомом в отблеске снарядов Мормелона, которые Лу едва читала, забвение разлученных любовников — вот что интересовало Бени гораздо больше, чем тропы Гийома Аполлинера, вот о чем она хотела написать. Эта история любви, короткая, неистовая и печальная, переворачивала ее, она находила в ней отношения, которые не совсем понимала.
