Развод. Пусть горят мосты (СИ) - Бестужева Стася
При упоминании имени девочки, которую мы спасали на Крите, на душе становится теплее. Единственное светлое воспоминание из той поездки, которая закончилась автокатастрофой.
– Как она? – спрашиваю, наклоняясь вперёд. – Нога восстанавливается нормально?
– Более чем нормально, – в голосе Анны Петровны появляется гордость. – Врачи в Петербурге не могут поверить в то, что видят. Говорят, что через полгода она сможет нормально ходить, а через год-полтора – даже заниматься спортом. То, что вы с доктором Бересневым сделали... это настоящее чудо.
Максим скромно опускает глаза, но я вижу, как он доволен. Для любого врача нет ничего лучше, чем знать, что твоя работа изменила чью-то жизнь к лучшему.
– А как она справляется... психологически? – спрашиваю. – Потеря родителей, новое место жительства, травма...
– Удивительно стойкий ребёнок, – Анна Петровна улыбается, но улыбка получается грустной. – Конечно, бывают трудные моменты. Плачет по ночам, спрашивает о маме с папой. Но в целом... она борется. Учит русский язык – уже неплохо говорит. Ходит в школу, подружилась с соседскими детьми. Я оформила над ней опеку официально, перевезла в Санкт-Петербург. Теперь она моя внучка не только по крови, но и по документам.
– Как хорошо, что у неё есть вы, – говорю искренне. – После такой трагедии ребёнку особенно нужна семья.
Анна Петровна кивает, но выражение её лица меняется. Становится более серьёзным, сосредоточенным.
– Знаете, Елена Викторовна, – говорит она, вертя в руках бокал с вином, – я очень долго и трудно пыталась вас разыскать. И доктора Береснева тоже.
– Разыскать? – удивляюсь я. – Зачем?
– Чтобы поблагодарить. Чтобы... рассказать кое-что важное. Понимаете, тогда, в больнице на Крите, всё было так... хаотично. Эмоции от потери близких, беда с внучкой, страх за её жизнь. На фоне всего этого стресса я даже не поинтересовалась именами врачей, которые сделали невозможное.
Она делает паузу, отпивает глоток вина.
– Я знала только имена – Елена и Максим. И то, что вы русские врачи, которые оказались в больнице случайно, как пострадавшие в той же аварии. Больше ничего. Даже фамилий не знала.
– Понимаю, – киваю я. – В такой ситуации не до формальностей.
– Именно, – она соглашается. – После прилёта в Россию были похороны сына и его жены. Оформление документов для вывоза Марии. Потом адаптация в новой стране, новой жизни. Только через два месяца, когда всё более-менее устаканилось, я начала поиски.
Максим внимательно слушает, изредка задавая уточняющие вопросы о состоянии Марии, о ходе её восстановления. Я же всё больше заинтригована – зачем понадобились такие сложные поиски? Неужели только для того, чтобы поблагодарить?
– Поиск оказался невероятно сложным, – продолжает Анна Петровна. – Обратилась в греческую больницу, но там сказали, что не имеют права разглашать персональные данные пациентов. Связывалась с российским консульством – та же история. Даже частного детектива наняла, но и он зашёл в тупик.
– И как же вы нас всё-таки нашли? – спрашивает Максим.
– Случайность, – улыбается она. – Вернее, упорство Марии. Она очень хорошо запомнила ваши лица, особенно ваше, Елена Викторовна. Говорила, что хочет обязательно встретиться с "доктором тётей Леной", которая спасла ей ногу. И вот три недели назад, когда мы были в Москве на плановом обследовании в институте Склифосовского, она увидела в медицинском журнале, который лежал в приёмной, статью о современных методах микрохирургии. А там была ваша фотография, доктор Береснев.
Максим удивлённо приподнимает брови:
– Серьёзно?
– Абсолютно. Мария закричала: "Бабушка, это он! Это доктор дядя Максим!" Я сначала не поверила, но она была так уверена... Мы выяснили, в какой больнице вы работаете, а уже через ваши коллеги узнали и о докторе Федорковой. Представляете, какое это было счастье – наконец найти вас!
История трогательная, но я всё ещё не понимаю, зачем нужна была такая секретность, почему разговор нельзя было вести в больнице. Неужели дело только в благодарности?
Анна Петровна словно читает мои мысли. Откладывает вилку, смотрит мне прямо в глаза.
– Но я искала вас не только для того, чтобы поблагодарить, – говорит она серьёзно. – Есть кое-что ещё. Кое-что очень важное, что касается лично вас, Елена Викторовна.
Моё сердце пропускает удар. Что она может знать обо мне? О чём может идти речь?
– В процессе поисков я многое узнала о вас, – продолжает она, не спуская с меня взгляда. – О вашей профессиональной репутации, о вашем человеческом облике. И о той сложной ситуации, в которой вы сейчас находитесь.
– Откуда вы...? – начинаю я, но она поднимает руку, прося дать ей закончить.
– Позвольте мне рассказать всё по порядку. После того как мы нашли доктора Береснева, я, естественно, стала собирать информацию и о вас. Узнала о вашей работе, о ваших достижениях в медицине. Но также узнала и о том, что в вашей личной жизни происходит настоящая драма.
Максим напрягается, бросает на меня быстрый взгляд. Я чувствую, как краска заливает лицо. Неужели мои проблемы стали настолько публичными, что о них знают даже в Санкт-Петербурге?
– Понимаете, – Анна Петровна наклоняется вперёд, понижает голос, – я не просто пенсионерка, которая воспитывает внучку. У меня есть... определённые возможности. Связи. Ресурсы. И когда я узнала, что женщина, спасшая моего самого дорогого человека, подвергается такой несправедливости...
Она делает паузу, и в её глазах вспыхивает что-то стальное, решительное.
– Я не могла остаться в стороне. Нельзя позволять подлецам безнаказанно разрушать жизни хороших людей. Особенно тех, кто посвятил себя спасению других.
Глава 39
Глава 39
Я сижу за столиком в «Пушкине» и не могу поверить, что услышала. Анна Петровна, чья внучка стала для нас с Максимом спасённым чудом, только что предложила мне и ему нечто невероятное: стать наследниками её сети частных хирургических клиник в Санкт-Петербурге. В голове пульсирует мысль, что всё это происходит не со мной, а с какой-то другой Еленой – такой сказочной.
Она смотрит на меня спокойно, почти лениво, и говорит медленно, словно перекладывает драгоценный груз с полки:
– Я владелица сети из четырёх клиник и нескольких амбулаторий. Сама я хирург со стажем более сорока лет, но никогда не видела и не делала подобных микрохирургических операций, какие вы с доктором Бересневым провели на Крите и в нашей клинике. Ваши руки творят чудо. И я не смогла найти ни одного достойного кандидата, кому могла бы передать дело всей своей жизни. А вы с Максимом – настоящие мастера.
Я чувствую, как дыхание замирает, а сердце, наоборот, начинает колотиться так, словно хочет вырваться наружу. Четыре клиники, несколько амбулаторий – это прибыльная, уважаемая сеть с именем. И это дарят нам.
– Почему вы выбрали именно нас? – прохрипеваю я, понимая, что голос звучит слишком тихо, едва слышно.
– Потому что я видела, как вы бесстрашно взялись за хирургию в экстремальных условиях. Как сохранили жизнь и здоровье моей внучки, рискуя собственными жизнями, – отвечает она, не отводя взгляда. – Вы доказали, что для вас нет невозможного. Вы точно так же будете относиться к каждому пациенту в каждой из моих клиник. А я хочу освободить время для внучки: помогать ей говорить по-русски, учить её понимать культуру России, окружить её семьёй. Поэтому отдаю вам всё – здание, оборудование, персонал, все активы. Я уже не в том возрасте, чтобы руководить этим. Но я буду вечной благодарной подругой и готова поддерживать вас финансово, если потребуется.
Как же я жажду сказать «да» и прижать её руку. Но в голове мелькают сто практических вопросов: Петербург, переезд, семья, ответственность, менеджмент, лицензии, налоги, персонал…
