Наши тонкие струны - Крис Таллик
– Вот и Ника про него говорила, помнишь? Про этого ангела.
– До сих пор не пойму, что это было, – соглашается Крис. – Я не верю в совпадения. Но тогда получается, ее тоже выбрали? И она тоже должна быть в нашей команде?
– Или мы в ее?
– Издеваешься? Вот уж нет. Пусть отдохнет, крыса. Нет, у нас все норм, договор и все такое, только вот чужого брать не надо бы.
– Ты ее из-за Сережки ненавидишь?
Крис пожимает плечами. Хорошо, что в полумраке не видно ее лица.
– А что Сережка? Сережка тоже сделал свой выбор, – говорит она. – Успехов им на «Интеркосмосе». Ну а правда, чего тут еще пожелать?
– Скоро финал у них, – говорит Маша.
– Вот даже неинтересно. Пусть пенсионеры смотрят.
Как-то неискренне она это говорит. Но ведь никогда не признается.
– А вот послушай, Кристин, – говорит Маша. – Вот если бы сейчас твой Серега вернулся… ты бы его простила?
– Вот прямо сейчас? Не-ет. Такой отряхнулся и пришел? Нафиг мне нужно такое счастье.
– Хм. А если он… прощения попросит? На колени встанет?
Тут Крис очень живо вспоминает, как они с Сережкой стояли на коленях, друг против друга. В ту самую первую ночь, на теплой жестяной крыше. И как потом стало совсем горячо.
Такие воспоминания не всегда уместны. Особенно ночью. Особенно если ты честно не собираешься никого прощать.
Пламя свечки дрожит, как от сквозняка.
– Н-не думаю, что мне это надо, – говорит Крис. – Наверно, есть такое секретное слово, чтобы я его простила. Только он его не знает… и я тоже.
Маше грустно. Ей было больно видеть эту счастливую парочку. Но почему-то стало совсем невесело, когда эти двое расстались вот так.
Маша мало что понимает в отношениях. Мечты и книги не в счет. Но она видела, как уходил этот парень. Уходил и боялся оглянуться. Хотя вообще-то ничего не боялся.
– Мне кажется, он все равно тебя любит, – говорит Маша.
– Все равно, – повторяет Крис. – Мне уже все равно.
Бедняга Максим вот уже несколько минут стоит в темной прихожей. Стоит и подслушивает их разговор. У него в руках телефон с хорошей камерой, с ночным режимом и оптическим стабилизатором.
Он уже совсем было хотел выдать свое присутствие, но передумал. Услышал, что хотел, и неслышно скрылся.
Он тоже мало что понимает в любовных историях. Но быстро учится.
066. За зеркальной дверью
Утром телефон Крис оживает и как-то особенно надоедливо вибрирует.
– Филипп Филиппович? – удивляется Крис. – Здравствуйте…
– И вам не болеть, – говорит Фил. – Надеюсь, летние каникулы вы провели с пользой?
– Н-ну… можно и так сказать…
– В любом случае скоро начинаются занятия в нашем особо культурном институте. Просто хочу напомнить.
Крис качает головой. Что-то приготовил для нее этот Фил, уж больно голос у него хитрый. Он и сам понимает, что раскрыт и опознан:
– Да уж конечно, я не за этим звоню. У меня к вам личный вопрос, Кристина Кляйн: вы еще не бросили играть на гитаре?
– Что вы такое говорите? – недоумевает Крис. – А почему я должна бросать?
– Поставим вопрос иначе. «Gibson ES 335 Vintage» цвета «санберст» с жестким кейсом вы не теряли, случайно? Может, в электричке забыли? На кейсе еще наклейка полуоборванная с пацификом.
– Филипп Филиппыч, – стонет она. – Скажите сразу, где вы его видели?
– Где, где. Там, где я видел, его больше нет. Хотите подробностей – приезжайте в институт. Прямо сейчас.
Крис собирается мгновенно. Ей даже не хочется будить Машу. Тихонько щелкает замок, и вот она уже на Каменноостровском проспекте.
Такси по трамвайным путям перелетает Троицкий мост.
По набережной гуляют толпы туристов – конечно, без гитар.
Еще пять минут, и Крис входит в кабинет Филиппа Филипповича Бессонова. Он великолепен, как обычно. Его длинные темные волосы еще немножко поредели, но все так же красиво зачесаны назад. Белая рубашка расстегнута только на одну пуговицу, чтобы был заметен морской загар, но не было видно седых волос на груди.
И он улыбается Крис. Черт возьми, он рад ее видеть.
Целоваться не лезет. Но очень мило пожимает ее руку.
– Так вот, – он начинает с той же цифры, на которой они прервались. – Я периодически отслеживаю всякие объявления на одном музыкальном форуме – так, по старой памяти, да и вообще, мало ли что подвернется интересное… и вдруг вижу твою гитару. Реальный винтаж, не подделка. Судя по номеру, самый конец семидесятых… так ведь?
– Я точно не знаю, – говорит Крис. – Мне ее… подарили. Привезли из Америки.
– Ну, я-то не слепой. Другой такой, может, и во всем городе нет. И что я должен думать? Что злые люди у тебя ее украли… или что-то другое?
– Злые люди, да… Примерно так.
– Впрочем, это даже неважно. Злые люди установили приемлемую цену, со скидкой за срочность. Думать в таких случаях надо быстро, иначе товар улетает и больше не появляется. Как ты думаешь, что я сделал?
– Позвонили мне?
– Это потом. А вчера вечером я не поленился и съездил в один пригородный поселок. И имел там разговор с довольно мерзким человеком. Я почему-то подумал, что вы с ним встречались… Я имею в виду, встречались при не самых лучших обстоятельствах. Ты вряд ли отдала бы эту гитару по своей воле. Я прав?
Крис шмыгает носом.
– Не расстраивайся, – говорит Фил мягко. – В любом случае результат – в моем шкафу. Как говорится, keep it in the closet…
Шкаф – обыкновенный шкаф-купе – возвышается в углу кабинета. Фил сдвигает зеркальную дверь. Внутри Кристина видит черный потертый футляр с нелепой детской наклейкой. Менты в свое время поленились ее оторвать, да и отчим не догадался.
Крис достает кейс, кладет прямо на пол и поскорее раскрывает. Ее друг «Гибсон» там, в гнезде из пожелтевшего бархата, пузатенький и рыжий, взрывного солнечного оттенка. Она проводит подушечкой пальцев по струнам, будто заново знакомится. Струны тихонько звенят.
– Забирай его, Крис, – говорит Филипп Филиппович. – Пусть это будет подарок. Только на этот раз – навсегда.
Крис не верит своим ушам. Ей почему-то хочется и плакать, и визжать от восторга. Дрожащими руками она вынимает гитару из кейса и осматривает со всех сторон. Кажется, все в порядке. Тот чел даже не прикасался к «Гибсону».
Это когда-то была его гитара.
